Он мягко подтолкнул Валю в сторону сквера.
Хорошо. Она пойдет с ним. Сядет на скамейку и выскажет все, что думает об этом жестоком, несправедливом приговоре…
Они молча шли по узкой аллейке сквера. Песок, смешанный с галькой, поскрипывал под ногами. На одной из скамеек сидел долговязый парень в ковбойке с засученными рукавами и что-то наигрывал на гитаре. Валя не слышала ничего — ни скрипа песка, ни звуков гитары.
«Ну, начинайте же, спрашивайте, задавайте свои вопросы. Я отвечу вам. Я все скажу, все, что думаю, ничего не побоюсь!..»
— Вот здесь и присядем, — сказал Митрохин, кивая в сторону свободной скамейки.
Они сели. Митрохин снял очки, не спеша протер их большим пестрым платком, снова водрузил на место и, чуть сощурившись, с явной иронией спросил:
— Вы знаете разницу между судебным заседанием и… ну, скажем, школьным собранием?
— При чем тут школьное собрание? — Валя сделала движение, чтобы встать.
— Нет-нет, пожалуйста, не уходите! — поспешно воскликнул Митрохин. — Я просто хотел сказать, что суд — учреждение серьезное и кричать там нельзя.
— А осуждать невиновных можно?! — возмущенно сказала Валя.
— Ах, какие страсти-мордасти! — покачал головой Митрохин. — Конечно, под суд только невиновные и попадают. Но, между прочим, я и собирался вас спросить: почему вы считаете, что приговор несправедлив?
— Почему?! — громко переспросила Валя. У нее перехватило дыхание. Ей захотелось высказать все разом. Пусть этот старик поймет, в каком несправедливом деле он только что участвовал, пусть все эти судьи, заседатели, прокуроры узнают, что послали в тюрьму настоящего человека — да-да, настоящего!
Митрохин, сощурившись, выжидающе смотрел на Валю, и она поняла, что не произнесла вслух ни одного слова.
— Как вас зовут? — неожиданно спросил Митрохин.
— Валентина! — автоматически ответила Валя. — Ах, простите, у вас ведь полагается отвечать иначе, — с иронией добавила она. — Хорошо, отвечу по-вашему: Валентина Николаевна! Двадцать лет! Студентка пединститута! Ясно? Может быть, еще и адрес нужен?
— Да нет, адрес пока не нужен, — с легкой усмешкой ответил Митрохин. — И все-таки, Валентина Николаевна, — он произнес ее имя и отчество медленно, с чуть насмешливой, но в то же время ласковой интонацией, — я так и не понял, почему вы считаете приговор несправедливым? Может быть, вы знаете об этом деле что-нибудь такое, чего не знал суд?
— Я знаю Володю, и мне этого достаточно, чтобы… — начала Валя, но Митрохин прервал ее.
— Позвольте! — сказал он строго и на этот раз с укоризной. — На шоссе сбит человек. Шестнадцатилетний юноша, почти мальчик. Он тяжело ранен. Несколько дней был при смерти. Только теперь врачи смогли сказать, что его жизнь вне опасности. По вине Харламова мать едва не лишилась единственного сына. Ведь все это правда! Вы согласны?
Валя молчала. Как и во время суда, она чувствовала, что вокруг нее замыкается кольцо тяжелых и неопровержимых фактов.
— И, несмотря на все это, вы считаете приговор несправедливым?
— Да, — тихо ответила Валя.
Девушка в несвежей белой куртке везла по аллее тележку с мороженым.
— Мороженое, эскимо, шоколадное, сливочное, пломбир… — произнесла она скороговоркой.
— Хотите? — спросил Валю Митрохин, и голос его, только что строгий и резкий, прозвучал по-стариковски добродушно.
Валя отрицательно покачала головой.
— Дайте одно, — попросил Митрохин.
Девушка откинула крышку, из ящика повалил густой белый пар.
— Шоколадное? — Вопрос относился скорее к Вале, чем к Митрохину.
— Эскимо, — ответил Митрохин.
Затем полез в карман, вытащил потертый старомодный кошелек, расплатился и, глядя вслед девушке-мороженщице, сказал с улыбкой:
— В мое время это называлось «Чмок на палочке». Возьмите!
Он протянул Вале мороженое. Она не шелохнулась.
— Ладно, — сказал Митрохин, — пусть полежит.
Он положил завернутое в серебристую бумагу эскимо на край скамьи.
— Итак, по-вашему, приговор несправедлив? — произнес он как бы про себя. — Вы, следовательно, знали обвиняемых?
— Только одного. Володю…
— Володя, если мне память не изменяет, — это Харламов. Он… ваш родственник?
— Нет, — тихо ответила Валя.
— Вы давно его знаете?
— Около года.
— Срок не очень большой, — заметил Митрохин, и в голосе его Вале снова послышалась усмешка.
— Мне кажется, мы знакомы всю жизнь, — поспешно сказала она. — Не могу представить себе, что было время, когда я его не знала.