Он окончил писать.
— Теперь вот помилование твоей жене… Ты можешь уйти, не давая мне своей руки.
В ответ на это Марсо взял его за руку и крепко пожал ее; он хотел говорить, но слезы помешали ему вымолвить хотя бы одно слово, и Робеспьер заговорил первый:
— Ступай, надо ехать, потому что нельзя терять ни одной минуты; до свидания!
Марсо вышел на лестницу; генерал Дюма поднимался по ней, когда он спускался.
— У меня помилование Бланш! — воскликнул Марсо, бросаясь в объятия. — Бланш спасена…
— Поздравь меня, в свою очередь, — отвечал ему друг, — меня назначили командующим альпийской армией, и я пришел поблагодарить Робеспьера.
Они обнялись. Марсо бросился на улицу и побежал к площади Дворца Равенства, где его ожидал экипаж, готовый везти его с такою же быстротою, с какою доставил его в Париж.
Какая тяжесть свалилась у него с сердца! Какое счастье ожидало его! Какое блаженство после такого безмерного страдания! Воображение рисовало ему картины грядущего; он представлял себе, как он на пороге тюрьмы закричал бы своей жене: «Бланш, ты свободна благодаря мне; приди сюда, Бланш, и пусть твоя любовь и твои поцелуи заплатят мне за твою жизнь!»
Но время от времени смутное беспокойство тревожило его, сердце сжималось болезненным предчувствием. Тогда он погонял почтальона, обещал ему золота, швырял деньги, обещая дать еще. Колеса едва касались земли, лошади мчались во весь дух, а между тем ему казалось, что они почти не двигаются. Лошади на смену были приготовлены повсюду, никакой задержки; казалось, все разделяли заботу, которая мучила его. В несколько часов он оставил позади себя Версаль, Шартр, Ман, Флеш, он замечал вдали Анжер; вдруг он чувствует странный толчок; тележка опрокидывается и ломается. Он подымается окровавленный, ушибленный, ударом сабли разделяет постромки, вскакивает на лошадь, добирается до первой станции, берет там свежую лошадь и еще с большей быстротой продолжает свой путь.
Наконец он проехал Анжер и видит Энгранд, оставляет позади Варад, минует Ансени; его лошадь вся в мыле и в крови. Он узнает Сен-Донасьен, затем Нант; Нант, где его душа, его жизнь, его счастье! Еще несколько мгновений — и он будет в городе; вот он достиг уже городских ворот; его лошадь падает у тюрьмы Буффэ; ах, он приехал, не все ли равно!
— Бланш! Бланш!
— Две телеги только что выехали из тюрьмы, — отвечает привратник, — она лежит на первой.
— Проклятие!
И Марсо бросается бегом в середину толпы, которая теснится, бежит по направлению к площади. Марсо нагоняет последнюю из телег; один из приговоренных узнает его.
— Генерал, спасите ее. Я не мог сделать это и попался… Да здравствует король!
Это был Тинги.
— Да, да!..
И Марсо пробивает себе путь; толпа толкает его, давит и увлекает за собою; вместе с нею он попадает на большую площадь; он уже против эшафота, машет бумагой и кричит:
— Помилование! Помилование!
В это время палач, схватив за длинные белокурые волосы голову молодой девушки, показал народу это отвратительное зрелище; толпа с ужасом отпрянула назад, так как всем показалось, что голову тошнит кровью!.. Вдруг из середины этой безмолвной толпы послышался крик ярости, в котором, казалось, напряглись все человеческие силы: Марсо в губах этой головы узнал красную розу, которую он подарил юной вандейке.