На лестнице сэр Гарри встретил миссис Снеллинг, почтительно поклонившуюся ему и прошептавшую, что его спальня готова.
— Я принесла миледи кофе и горячей воды. Что еще пожелаете, сэр?
— Мне хочется одного — спать. Это все. И спокойной тебе ночи, — произнес сэр Гарри ласково, как всегда, когда говорил со своими слугами.
Миссис Снеллинг снова поклонилась и заковыляла вниз, чтобы сообщить мужу, что видела распущенные волосы миледи — какие они роскошные! Просто сказочные! Да они как чистейшее золото, как солнечный свет, и Почти достают ей до коленей.
— Но она так некрасиво одета, и я подумала, что… — начала миссис Снеллинг.
Муж резко прервал ее излияния. Не ее ума дело обсуждать знатных леди и джентльменов, она должна лишь исполнять свою работу и держать рот на замке. Пусть лучше отправится подоить корову, а потом собьет масло и испечет хлеба, а он пока нарежет ветчины и соберет свежих яиц.
Фауна стояла у огня и наслаждалась теплом и безопасностью, когда услышала стук в дверь.
— Войдите, пожалуйста, — робко проговорила она.
Гарри вошел и посмотрел на нее. Он выглядел неряшливо после поездки, его камзол был расстегнут и испачкан дорожной грязью. Из-под камзола выглядывал красивый, вышитый цветочками желтый жилет. Гарри был без парика, и сейчас его темно-каштановые волосы показались Фауне мальчишескими. Она рассматривала своего спасителя, и в ее огромных глазах светилось выражение беспредельной преданности и поклонения. Однако стояла молча, робко сложив руки. Она по-прежнему была в домотканом платье, с волосами, рассыпающимися по плечам. Она уже сняла башмаки на деревянной подошве, грубые шерстяные чулки, и сэр Гарри впервые увидел ее обнаженные ноги — белые, совершенные, с изящными, тоненькими лодыжками.
Вновь кровь ударила ему в голову. В горле запершило. Когда он приближался к ней, его усталое бледное лицо порозовело.
— У тебя есть все, что нужно? — спросил он.
— Да… Гарри, — ответила она.
Ему нравилось, что она называет его по имени. Ему нравилось говорить с ней на равных. И ему нравилось находиться наедине с ней в этой комнате со свечами, стоящими на комоде орехового дерева рядом с огромной постелью под пологом. Он ощущал нежный запах лаванды. Ему было тепло и покойно здесь. Мальчиком, останавливаясь у дяди, он всегда спал в этой комнате. И через открытую дверь он сейчас видел дядину спальню, приготовленную на этот раз для него. Он видел дядину спальню, заставленную тяжелой резной мебелью, с синими бархатными занавесками и роскошными огромными коврами на отполированном до блеска полу. Там тоже горел камин и сверкали свечи. А снаружи завывал свирепый зимний ветер. Гарри слышал, как гудит каминная труба, как злобные порывы ветра ударяют в оконные рамы. Когда Гарри расплачивался с кучером и отсылал его в комнатку Снеллингов выпить кварту пива и поспать перед возвращением в Лондон, снова повалил снег. Кучер, простой неграмотный парень, не знал названия поместья и того, кто живет в нем, посему Гарри не опасался, что тот привезет в Лондон сведения о его местопребывании.
Гарри представил себе, как хорошо было бы им с Фауной вдвоем в этом уединенном доме, как удивительно хорошо… мирно, покойно… Она одарила его трогательной улыбкой.
— Благодарю вас, — сказала она и добавила: — За то, что вы привезли меня сюда. Тут так спокойно… после… дома Памфри.
— Постарайся больше не вспоминать об этом, дитя мое. Забудь о своей прежней жизни, — нежно произнес он и отвернулся, чтобы не видеть ее красоты. Затем прошел через дверь, соединяющую их спальни, и затворил ее, словно обрадовавшись, что теперь его и девушку, ставшую для него столь желанной, разделяет толстая деревянная стена.
Фауна тихо вздохнула. Она не ожидала, что он останется с ней… но и не хотела, чтобы он уходил. Она испытала неприятное, странное ощущение какой-то пустоты. Ветер продолжал завывать в каминной трубе. Дрова разгорелись вовсю, и в спальне стало еще жарче. Она задула все свечи, оставив лишь одну, стоящую в серебряном подсвечнике на столике орехового дерева возле ее кровати. А потом без ночной рубашки скользнула под простыню, накрывшись кучей шелковых пуховых одеял. Так она лежала в темноте с широко открытыми глазами. Ей было очень тепло. Марта Снеллинг, добрая душа, успела приготовить кофе с молоком и сахаром, перед тем как оставить ее, и Фауна окончательно согрелась.
Пока сон овладевал ею, Фауна думала об очень многих вещах. А за окном, за тяжелыми бархатными занавесями постепенно рассветало. Фауна услышала печальный крик цапли, пролетавшей над покрытым льдом озером. После жизни в громадном, вечно переполненном гостями лондонском доме и таком же неугомонном загородном замке в Хэмптон-Корт это маленькое имение Пилларз казалось Фауне невероятно, сказочно покойным. Она ощущала редкое умиротворение. А за дверью спит ее любимый спаситель, подумала она. Здесь никто не причинит ей вреда. Но постепенно откуда-то из глубин ее подсознания начали выплывать зловещие призраки прошлого… нарушая ее покой. Сквозь дремотную дымку она видела грязную каюту О’Салливана на невольничьем судне. Вспоминала ужасное путешествие, когда умер ее дедушка… и как его безжизненное тело швырнули в кишащие акулами волны. Ей виделся одноглазый капитан… затем отвратительный мистер Панджоу. Потом перед ее взором предстал добрый, милый лорд Памфри… но не лежащий на смертном одре, каким она видела его в последний раз, а веселый, жизнерадостный, живой, когда он просил ее спеть песенку по дороге из Бристоля.
«Моя милая Букашка!» — говорил он. При этих воспоминаниях губы Фауны тронула нежная улыбка. Она перевернулась на живот, уткнулась в мягкую пуховую подушку и закрыла глаза. И почти сразу ее грезы и мечты потускнели и все ее существо снова охватил ужас от воспоминаний об ужасных побоях, об отвратительной жестокости миссис Клак, ее жирном гадком лице… ярости, стоящей в глазах Генриетты. А потом… О Небеса! Она словно наяву увидела перед собой скрюченную фигурку Зоббо с его обезьяньими руками и толстыми, словно резиновыми, губами. Зоббо, идущего к ней. А кто-то зловещий подталкивал ее в спину… к нему, подталкивал в объятия этого отвратительного чернокожего карлика! Фауна с криком проснулась, обливаясь холодным потом.
Гарри, бодрствовавший в соседней комнате и все еще не справившийся с искушением, тут же спрыгнул с постели, заслышав отчаянный крик. Он зажег свечу и кинулся к Фауне.
— Что такое? Что случилось?
Она молчала. Он подошел ближе к ее постели и раздвинул наполовину закрытый полог. Он увидел ее великолепные золотисто-рыжие волосы, сверкающие в свете камина. Он увидел также отражение свечи в ее огромных глазах и ужас, написанный на юном нежном лице. Губы ее дрожали от страха.
— Что напугало тебя, дитя мое? Кто-то вошел сюда?
Она, сотрясаясь от плача, отрицательно покачала головой.
— Нет, никого здесь нет. Я… мне приснился плохой сон, сэр. Умоляю, простите меня за то, что разбудила вас!
— Сэр? Опять сэр? Я по-прежнему для тебя сэр? — с улыбкой спросил он, беря ее холодные руки в свои. Он прижал их к груди и прошептал: — Бедное дитя! У тебя скверные сны… Ну конечно же, после стольких мук и потрясений тебя преследуют все эти ужасы и во сне.
Она низко опустила голову, словно виновная в чем-то. Зеленые глаза Гарри со смятением, жадно блуждали по ее обнаженным плечам. Ему припомнился сладкий вкус ее губ, которых он коснулся этой ночью. Но… это было вчера, мысленно поправил он себя. Ибо сегодня — уже другой день.