И вдруг появилось это — что-то необычное, чего пока у него не было: молодая невольница невиданной красоты и незаурядного ума. К тому же, говорят, в ней только на четверть африканской крови.
Теперь де Шартелье не думал больше ни о чем, кроме как о желании присутствовать на этом аукционе и предложить за девушку самую высокую цену, чтобы ее не приобрели другие.
Он с нетерпением ожидал возвращения секретаря, отправившегося из Брайтлинси в Олдгейт. Люсьен наказал Обри засвидетельствовать его почтение братьям Лопес и сообщить им, что некий джентльмен, пожелавший остаться неизвестным, тайно прибудет на аукцион ровно за пятнадцать минут до полуночи и предложит высокую цену за девушку, ибо она весьма заинтересовала его.
И вот наконец возле дома появилась светло-желтая карета маркиза с двумя форейторами и верховым, одетыми в темно-пурпурные ливреи де Шартелье.
Маркиз услышал, как лошади тяжело дышат во дворе, полукругом окруженном стенами Бастилии, и вышел встретить карету.
В противоположность зловещему внешнему виду замка внутренний двор был очень привлекателен. Вдоль стен располагалось множество старинных каменных ваз с пестрыми весенними цветами, росли подстриженные деревья. В центре дворика бил великолепный фонтан. Вода бесконечным потоком струилась изо рта огромного каменного коня, на котором восседал обнаженный всадник с перекинутой через плечо юной девушкой. Ее кудри ниспадали на камни и утопали в воде. Лицо девушки выражало одновременно и ужас, и радость, словно все ее существо разрывалось между страхом перед похитителем и радостью от похищения. Эта статуя была одной из драгоценностей, вывезенных миллионером-маркизом из Фонтенбло. Она всегда нравилась ему, и он не захотел оставлять ее во Франции, посему нанял огромное количество людей и лошадей для перевозки статуи на английский берег. И вот теперь она возвышалась здесь, как бы олицетворяя собой покинутый маркизом континент.
Маркиз наблюдал, как секретарь выходит из кареты и приближается к нему. Обри Беркетт был высоким стройным молодым человеком, наделенным красотой саксонского типа. Парик с косичкой скрывал его светлые золотистые волосы, нежная, как у девушки, кожа имела свойство быстро покрываться румянцем. Он близоруко щурился — его зрение испортилось от длительного чтения при скудном освещении. Он был в скромном темно-сером камзоле с высоким воротником и черной треуголке, с деловым кожаным портфелем под мышкой. Обри тут же извлек из портфеля несколько запечатанных сургучом писем, привезенных хозяину из лондонского дома. Низко поклонившись, протянул их Люсьену.
— Ну, как дела, Обри? — осведомился маркиз. — Все готово для нашего вечернего развлечения?
— Да, милорд, все готово, — ответствовал Обри.
— Нас ждут?
— Да, милорд. Вот что я вам привез.
Он полез в портфель и достал оттуда бархатную маску и темную фальшивую бороду.
— Если ваша светлость наденет это, вас не узнает никто даже из близких знакомых. А я весьма сомневаюсь, что кто-нибудь из них будет там.
С сардонической усмешкой Люсьен де Шартелье повернулся и вошел в дом. Спустя несколько секунд он вернулся уже с бородой и в маске. Обри одобрительно воскликнул:
— Ни одна живая душа не узнает в вас маркиза де Шартелье!
— Превосходно! Прикажи людям сменить лошадей и ливреи, когда мы поедем.
— Хорошо, милорд.
Молодой человек снова поклонился и отправился к грумам отдать необходимые распоряжения.
Некоторое время спустя Люсьен де Шартелье, охваченный странным возбуждением, какого он не испытывал уже много лет, ехал в удобной, обшитой атласом карете по главной дороге, все больше удаляясь от портового городка и серой мрачной маленькой Бастилии и направляясь в игорный дом братьев Лопес, расположенный в окрестностях Лондона.
Глава 17
Отталкивающего вида тесный домишко Хуана Лопеса располагался на маленькой полутемной улочке по соседству с Олдгейтом. Здесь и происходил этой холодной мартовской ночью тайный аукцион.
Прибывшие джентльмены (одни из них пришли пешком, другие приехали в каретах) стучали в дверь, затем представлялись. Их внимательно рассматривали сквозь узенькое окошко и только затем открывали двери. Хозяева притона, братья Хуан и Мигель, сверялись со списком приглашенных клиентов, а также лиц, допущенных на аукцион, и впускали их, ибо уже были знакомы с ними или знали, что этим людям можно доверять, что они не отдадут их в руки представителей закона.
Никто из присутствующих не был лично знаком с Генриеттой Памфри или с маркизой Растинторп. Хитрые братья были крайне осмотрительны и позаботились об этом. Мигель также постарался, чтобы их не предала миссис Клак. С помощью убеждения и крупной суммы он заставил грозную даму уйти от миледи и занять новый пост у его брата в этом доме. Для тех, кто пришел сюда играть в карты или более весело провести досуг, что поощрялось в притоне братьев Лопес, уже принесли вина и закуски. Миссис Клак великолепно исполняла свою роль «заведующей» и управляющей слугами. Братья находили ее весьма полезной. Она, конечно, неохотно покидала свою дражайшую подругу Луизу Голайтли, не говоря уже о том, с какой неохотой оставляла роскошный и уважаемый дом ее прежних хозяев. С другой стороны, легкие деньги прельщали миссис Клак, к тому же она прекрасно знала, что, позволив Фауне убежать, сама вырыла себе яму, потеряв доверие Генриетты. А если она не подведет Мигеля Лопеса, то сможет зарабатывать у его брата вдвое больше, чем у миледи. После продажи квартеронки если она пожелает, то сможет вообще уйти и открыть какое-нибудь собственное заведение. Эта искусительная мысль не давала ей покоя. И вот бедняжка Фауна после недолгого земного рая, покоя и умиротворенной жизни с возлюбленным в имении Пилларз снова очутилась в лапах своей самой страшной мучительницы.
Однако ее больше не били и не морили голодом. Братья Лопес хотели выручить за девушку огромные деньги и разработали план проведения этого омерзительного аукциона по продаже беззащитного человеческого существа. Следуя их указаниям, миссис Клак должна была приглядывать за тем, чтобы Фауна как следует питалась и много отдыхала, дабы сохранила здоровье и силы.
Фауна не могла пожаловаться на жестокое обращение. Но с того часа, как ее заперли в стенах этого дома, пользующегося дурной репутацией, у нее начался новый период мучений — скорее душевных, чем физических. И она с трудом выносила их. Ибо Фауна уже видела свет… познала любовь и счастье быть любимой, причем быть любимой истинно, со страстью, но без похоти. Она научилась смеяться, петь, получать ласки и чувствовать себя в безопасности… в объятиях Гарри. Лишившись безопасности и будучи так жестоко преданной любимым, она ощущала полный крах всех своих надежд. У нее больше не осталось ни гордости, ни веры. Ее предали тогда, когда она впервые ощутила вкус жизни. Ее швырнули в темную пропасть, откуда, как она считала, никогда не будет возврата. Она не увидит больше благословенного солнечного света, брошенная с райских небес в бездонную пучину преисподней.
Сейчас эта преисподняя являла собой маленькую спальню в гнусном притоне Лопеса, окно которой выходило на грязную узкую улочку. Комнатка была обставлена с относительными удобствами, но все вокруг говорило о страшной безвкусице, которую заметил уже опытный взгляд Фауны, привыкшей к изысканной обстановке имения Пилларз. Она с отвращением разглядывала розовые оборочки занавесок, кричащие обои и общую неряшливость новообретенного жилища. В излишне натопленном помещении она почти задыхалась. А еще этот жуткий запах дешевых духов, распространявшийся по спальне! Ей приносили огромные блюда с едой и кубки с вином, но она почти не могла ни есть, ни пить. И, словно назло своим похитителям, все больше худела и бледнела. Как-то миссис Клак зашла к девушке, чтобы успокоить ее, однако при виде мучительницы Фауне стало еще хуже. Она испытывала страх и тошноту от одного присутствия миссис Клак, которая по наущению братьев пыталась обращаться с девушкой ласково и льстиво. Фауна же подозревала новое предательство и не доверяла никому, тем более миссис Клак. А братья Лопес, похожие, как близнецы, своими хитрыми физиономиями и близко посаженными глазами наводили на нее ужас, когда время от времени приходили поглазеть на пленницу, словно она была каким-то экзотическим животным. Заключение в этой тюрьме свыше недели окончательно расстроило ее нервы. Ведь никто не мог сказать, какая судьба ее ожидала. Она знала лишь, что Дора Клак больше не работает в доме леди Генриетты и ей, Фауне, не надо опасаться злобы ее светлости. Также она была уверена теперь в том, что ее не отдадут этому уроду Зоббо. Но остальное — загадочная и странная новая жизнь, которую она предощущала — казалось ей кошмаром.