Скажи ей ехать налево, и она поедет прямо — таковы женщины, со вздохом подумал он. Он покупал для них с Шинид еду и вино, но при этом старался не упускать ее из виду. Он заметил, как она зашла за дерево — и растворилась. Всякий раз, когда она уходила в иное измерение через невидимую дверь, по спине его пробегали мурашки. Он не мог привыкнуть к обыденности этого чуда. К тому же он не любил, когда она оставалась одна. Им начинало овладевать беспокойство, даже когда она удалялась, чтобы справить нужду. Шинид ворчала. Его стремление быть постоянно рядом досаждало ей. Торопливо расплатившись за провизию, Коннал взвалил мешок на плечо и направился в лес. Страх липкой волной прокатился у него по спине: Шинид в лесу не было. Нервничая и злясь, он поклялся, что привяжет негодницу к седлу для ее же безопасности. Коннал продвигался в глубь леса, окликая ее по имени. Здесь, южнее Гленн-Тейза, снег подтаял, и он утопал в слякоти, а голос его гулким эхом отдавался среди голых деревьев. Почуяв запах дыма, он побежал.
Он остановился, увидев небольшой костер. Вокруг костра снега не было вовсе, как будто огонь превратил зиму в весну. Коннал подошел ближе. Оборванные люди у костра скорее всего были цыганами. Коннал обвел группу взглядом, пытаясь определить, кто из них главный. Внимание его привлек мужчина, сидящий к нему спиной. Что-то в осанке его, в манере держаться говорило о привычке командовать. Волосы цыгана были длинные и грязные, одежда, как и у всех остальных, напоминала лохмотья, но сложен он был на славу — его широкие плечи закрывали обзор. Мужчина говорил с кем-то, кого Коннал не видел, при этом оживленно жестикулируя и не забывая подбрасывать хворост в огонь. Вдруг вожак повернулся, чтобы взять еще хворосту, и Коннал увидел его собеседника. Вернее, собеседницу.
Шинид! Черт ее побери! Он с ума сходил от тревоги, боялся, что ее похитили или убили, а она — вот, полюбуйтесь! — сидит и греется у костра с цыганами, да еще и смеется! Кокетничает с незнакомцами. Он видел ее улыбку, нежную и ласковую. Для Коннала у нее сегодня такой улыбки не нашлось. Коннал обнаружил, что ревнует, и это было для него в новинку. Шинид принадлежала ему, даже если она этого не хотела. К тому же после того, что он пережил, когда она чуть не умерла, она не имела права так его обижать.
Призывая себя к сдержанности, Коннал вышел из зарослей на поляну.
— Шинид! — крикнул он. Будь на то его воля, он бы схватил ее, связал и волоком утащил из леса.
Шинид подняла глаза, и он увидел, как она смутилась.
Коннал положил руку на эфес меча, готовый в любой момент кинуться ей на помощь — вожак схватил ее за руку, пытаясь удержать. Коннал шагнул вперед. Шинид быстро высвободила руку и бросилась к Конналу, пока он не натворил бед.
— Надо было привязать тебя к седлу, — проворчал он. — Какого черта ты тут делаешь?
— Ты выбрал неверное слово, — вскинув голову, ответила Шинид. — Я знала, куда иду. И эти люди совершенно безобидны.
— Для кого они безобидны, Шинид? Для Ирландии? Ты считаешь, что нет вреда от тех, кто обворовывает путников?
— Им надо как-то жить. — Шинид видела, что Коннал в ярости. Она видела, какими глазами он смотрит на цыган. Сейчас не время выяснять отношения, но Шинид знала, что если Коннал сорвет свою злость на этих мирных людях, виновата будет она.
— Когда ты перестанешь думать обо мне плохо? Шинид удивленно заморгали.
— Я знаю, о чем ты думаешь, чувствую твою неуверенность и вижу, что ты мне не доверяешь.
Несмотря на то, что тон его был окрашен обидой и гневом, Шинид улыбнулась ему такой нежной и безмятежной улыбкой, что Коннал невольно оттаял.
— Не радуйся слишком сильно, женщина, я зол на тебя, и ты знаешь за что.
— Ты ведь легко меня нашел, так что же ты злишься? Может, это оттого, что ты увидел меня в обществе другого мужчины? — Шинид дразнила его и давала повод обидеть ее в ответ, но не могла удержаться. Ей хотелось от Коннала большего — большего, чем забота из чувства долга, большего, чем просто дружба, ибо в своих снах она видела не только его смерть. Сны содержали намек на будущее — счастливое будущее, а значит, возможность эта существовала, и она хваталась за нее как за соломинку.
— Любой человек может быть опасен. Шинид кивнула в сторону цыган:
— У меня нет ничего, чего они бы от меня хотели. Коннал усмехнулся. Она могла бы продолжить свою мысль. Да, цыганам она ничего не могла предложить, зато у нее было все то, чего хотел он. Земли. Армия. Власть. Но верно и то, что он хотел от нее большего, чем земли, армия и власть, и только сейчас он начал задумываться, имеет ли он право требовать от нее того, что хочет? Что он сделал, чтобы заслужить это право?
— Ладно, пойдем. Нас уже, верно, ждут у де Курси.
Шинид согласно кивнула, отошла от Коннала, чтобы попрощаться с цыганами, но самый высокий, тот, что сидел напротив нее у костра, вдруг обратился к Конналу:
— Кто ты такой, чтобы указывать женщине, что ей делать?
Шинид закатила глаза. Женщины должны править, тогда таких глупых разборок не будет ни между королями, ни между их подданными.
— Не надо… — начала было Шинид, но ее никто не слушал.
— Это не твое дело, — ответил Коннал цыгану через ее голову, будто Шинид здесь вовсе не было.
Цыган выхватил меч и направил острие на грудь Коннала.
— Теперь мое.
Коннал тоже вытащил меч.
— Тогда считай, что тебе не повезло, ибо она — моя женщина.
Цыганский вожак хмуро взглянул на Шинид, ожидая ее слов.
Коннал выжидающе приподнял бровь.
Шинид даже себе боялась признаться в том, что слова Коннала вызвали в ней приятный трепет, хотя она и знала, что радоваться тут нечему: на ее глазах взрослые мужчины превратились в глупых подростков. Если не статью, то умом уж точно.
— Ну что, давайте, начинайте, — раздраженно буркнула она, махнув рукой. — Режьте друг друга, колите, раз вам так хочется. Только вот повода нет.
Коннал поджал губы и покраснел. Шинид повернулась к цыгану:
— Чего вы хотите добиться, сэр? Золота у него нет. Вам нужен конь? Но он далеко, да к тому же измучен долгой ездой — бедное животное везет нас двоих.
Шинид метнула взгляд на Коннала. «Ни жизни моей, ни чести ничего не угрожает», — говорил ее взгляд. Коннал понял и опустил меч.
— Я только подумал… — начал, было цыган.
— Нет, ты ни о чем не думал! Если бы ты дал себе труд включить мозг, вы бы не грызлись сейчас, как две собаки за кость, которой нет, — рассердилась она. — Вы рычите и лаете, когда все можно решить миром. Будь моя воля, миром бы правили женщины, а мужчин надо сделать немыми!
— Леди Шинид, я получил по заслугам, — повинился цыган и убрал меч в ножны. — Думаю, на сегодня достаточно.
Коннал с трудом сдерживал смех.
— Сдается мне, читать нотации это ее любимое занятие. Шинид обиженно переводила взгляд с одного на другого. Нижняя губа ее предательски задрожала.
— Отлично, — буркнула она и пошла к лежащей у костра худой, болезненного вида женщине.
— У девушки бурный темперамент, — покачала головой цыганка, кивнув в сторону проталины, на которой только что стояла Шинид. Из оттаявшей земли пробивались ростки, и прямо на глазах распускались красные маки.
— Это верно, — согласился Коннал, любуясь цветами. Шинид склонилась над цыганкой, и Коннал вдруг остро почувствовал стыд, который испытывала цыганка, ее отчаяние и страх. И причиной этого страха был он сам. Та же волна страха исходила от всех, за исключением одного единственного мужчины, того, кто стоял рядом. Каким бы оборванным и грязным он ни был, он казался человеком, знававшим лучшие времена, образованным и знатным. И лицо его показалось Конналу знакомым. — Я рад видеть тебя, Диллон. Мужчина поскреб бороду.
— Она надеялась, ты не узнаешь меня и избавишь от стыда.
— Нет ничего постыдного в том, чтобы держаться всем вместе. Всей семьей. — Коннал окинул взглядом людей у костра. — Что случилось с вами? Почему вы не в Коннахте?
— То же, что случилось с твоей матерью и твоими родными, О'Рурк. Англичане пришли.