— Я видела, как Наджар убил его, — всхлипнула Мерфи, но, когда она собралась добавить что-то еще, их позвал нежный голосок. Шинид нахмурилась и, подойдя к двери, выглянула наружу. Охраны не было — следовательно, Юстас не предполагал, что угроза может исходить от женщин.
— Кто там?
Шинид решила назваться первой.
— Я — Шинид, жена Пендрагона.
Женщина испуганно вскрикнула — словно ветерок прошелестел по листве.
— Пендрагон! Значит, Ричард возвращается?
— Мой муж вернулся первым. А вы кто?
— Я — Марианна, кузина короля. Шинид оглянулась на Мерфи. Мерфи пожала плечами.
— С королевскими особами я не знаюсь, девочка.
— Почему вы здесь? — спросила Шинид едва слышным шепотом.
— Юстас использует меня как приманку. Вы можете меня выпустить? Прошу вас, мне надо отсюда выбраться. — Она забарабанила по двери, и Шинид разглядела лицо девушки сквозь щелку в дереве.
— Тихо. Вы мне поверите, если я скажу, что здесь вы в безопасности?
— Нет, ни за что!
— Вам придется поверить, — вздохнула Шинид. — Я не могу вас выпустить. Я сама заперта.
И она говорила правду. Если бы она покинула камеру, Юстас из Ноттингема выместил бы злость на Мерфи. Шинид не знала, что замышляют эти люди, она знала лишь, что они представляют большую опасность для Ричарда, и, хотя она не была в восторге ни от одного из братьев, ей, отчего то казалось, что Коннал не стал бы с такой безоглядной преданностью служить плохому королю. Шинид отошла от двери.
— Они используют тебя для того, чтобы удержать меня здесь, Мерфи. Хотя, как мне кажется, от них в любом случае не приходится ждать добра.
— А вы не можете, — Мерфи всплеснула руками, — защитить нас?
Шинид усмехнулась:
— Ты должна попросить.
— Пожалуйста, малышка, защити меня и иди к Конналу. Сделай все, что можешь, и да благословит тебя Бог.
Шинид встала, подняла руки к потолку, призывая повелительницу стихий, и попросила ее о помощи.
— Господин и госпожа, и все подданные, защищайте Мерфи день и ночь. Защищайте ее всякий час и укройте ее своей дланью. От головы до пят, от неба до земли, берегите ее в добром здравии и здравом рассудке. От чистого сердца, именем древних, пусть те, кто приносит вред, получат втрое того вреда. Так сказала я, так тому и быть!
Мерфи улыбалась. Ей стало тепло, почти жарко, по коже пробежали мурашки, и покров цвета лаванды опустился на нее сверху, прозрачный и мерцающий. Потом туман рассеялся, оставив Мерфи в состоянии умиротворения и покоя.
Шинид опустила руки, обняла служанку и прошептала:
— Я должна вернуться к себе до того, как они заметят мое отсутствие.
— Эй! — позвала Марианна.
Мерфи подошла к двери и заглянула в щелку.
— Тихо, девочка, не то прибежит охрана, и мы все попадем в беду. Будь ты королю хоть родной дочерью, я все равно приказываю тебе: заткнись.
— Простите…
— Леди Шинид поможет нам. Доверься ей, детка.
Из соседней каморки донесся разочарованный вздох, и Мерфи улыбнулась:
— Знаю, привыкнуть к этому нелегко, но придется.
Улыбка Мерфи померкла, едва она подумала о Коннале. Она опустилась на колени и вознесла молитву Господу, чтобы рана, нанесенная ему Брейнором, оказалась не смертельной. Скорее бы Коннал пришел в себя и как следует наподдал этому тощему выскочке.
Когда Монро вошел в комнату, Коннал был уже одет и собирал свои вещи.
— Милорд, прошу вас, подождите хоть один день.
— А ты бы стал ждать?
— Но ваша рана…
— Все не так уж плохо. Саднит, но жить я буду. — «Хотя бы ради того, чтобы убить Юстаса», — мысленно добавил он.
— Тогда хотя бы поешьте.
Коннал взял хлеб и мясо, жуя на ходу, вышел из комнаты и позвал Наджара и сэра Корри.
— Господин, мы едем?
— Да, и по дороге придумай какой-нибудь план, дружок, ибо если она в кандалах и опоена зельем, то помочь себе не сможет.
— Вы когда-нибудь видели Шинид беспомощной, милорд? — усмехнулся Монро.
Коннал встретил его взгляд и, улыбаясь одними кончиками губ, ответил:
— Было дело.
— Жалейте Юстаса и принца Иоанна, — изрек Монро, — но ее точно жалеть не стоит.
Коннал в ответ кивнул, хотя воспоминания о ней умирающей, о том, как на его глазах душа ее чуть не выскользнула из тела, служили хорошим напоминанием о том, что, какой бы ни была Шинид кудесницей, она оставалась просто женщиной. Смертной, как и все люди.
Дорога от Дербишира, а затем до Ноттингема заняла у них меньше одного дня. При громовых звуках копыт боевых коней, летящих, как ветер, люди выбегали из домов и с любопытством смотрели на них. Коннал видел, что люди живут здесь не лучше, чем в Ирландии, народ голодает и одевается в лохмотья. Многие просили милостыню.
Были и такие, кто бросал камни и палки им вслед, а один монах даже предупредил их, чтобы они не ехали через лес. Коннал не стал слушать святого отца: путь через лес был короче. На опушке леса он нашел клок волос Шинид, зацепившийся за куст, и, сняв его, спрятал за пазуху. Решение было принято, и он углубился в чащу.
Наджар огляделся, хмурясь.
— Лес имеет глаза, господин.
— И еще ноги, руки и оружие. — Коннал взглянул на верхушки деревьев и остановил коня. — Покажитесь, — приказал он, — или мы будем стрелять!
Позади него натянули тетиву лучники.
— А если мы нападем первыми? — Человек соскочил с дерева прямо у них перед носом.
Коннал окинул незнакомца недобрым взглядом, отметив странную пестроту его костюма и вооружения.
— Тогда нам придется вступить в бой, а в этом нет необходимости. Я с вами не ссорился.
— С кем тогда вы бы желали подраться, сэр?
Коннал нахмурился, но тревоги он не ощутил и потому, положившись на «шестое чувство», ответил:
— Это мое дело…
Не успел он договорить фразу, как его собеседник выхватил меч и наставил в грудь Ронана. Но Коннал не торопился обнажать свой меч.
— Я буду очень огорчен, если вы убьете моего коня.
— Мне бы очень не хотелось этого делать, ибо ваш конь проявил чудеса геройства и преданности в тот памятный день, в Сирии.
Коннал заморгал и наклонился с седла, стараясь в сумерках разглядеть лицо говорившего.
— Локсли?
— Добро пожаловать в Шервуд, Пендрагон, — с улыбкой проговорил разбойник.
Коннал улыбнулся:
— Пресвятая Дева, я думал, ты погиб!
— То же я могу сказать и о тебе.
Локсли сунул меч в ножны и свистнул. Тут же за его спиной возникли пятьдесят вооруженных воинов.
Коннал спрыгнул с коня. Вернее, не спрыгнул, а сполз. Рана невыносимо болела. К счастью, Брейнор не попал ему в сердце, а клинок его меча был слишком узок, чтобы нанести серьезный ущерб внутренним органам, и тем не менее Конналу было тяжко. Несколько секунд напряженного молчания, и бывшие соратники обнялись крепко, по-мужски.
— Каким ветром тебя сюда занесло? Сэр Роберт обвел рукой лес.
— Здесь мой дом и мои друзья, — пожал он плечами, от души наслаждаясь недоумением Пендрагона. — Пойдем, разделишь нашу скромную трапезу, и я расскажу тебе свою историю.
— Я сочувствую тебе и твоей семье. Это Юстас сделал тебя разбойником, — пришел к выводу Коннал. Прошел час с тех пор, как они встретились. Костер негромко потрескивал, по телу разливалось приятное тепло, и после сытного ужина не хотелось думать о плохом.
Роберт сидел, прислонясь спиной к обросшему мхом валуну, и рассеянно бросал в костер мелкие камешки. Вокруг них кипела жизнь: играли дети, занимались хозяйством женщины, мужчины готовили оружие к бою.
— Там, на Святой земле, я понял, что человек не может знать, что готовит ему грядущий день. И еще я понял, что воевать можно за нечто более серьезное, чем вера в того или иного бога.
Коннал отлично понимал Роберта. Больше, чем мог бы предположить его соратник. Оба воевали за Ричарда, но ни тот, ни другой не могли простить своему королю приказа уничтожать мусульман тысячами лишь за то, что они мусульмане. У обоих руки были по локоть в крови, ибо их руками Ричард насаждал на Востоке свою веру.