От услышанного у меня чуть не подкосились ноги, благо я сидела. Но все тело тут же затряслось, как от лихорадки. Слезы невольно потекли, пока дрожащие руки их нервно утирали.
– Нет, – через сбившееся дыхание кое-как ответила.
– Катя! – Амиров непривычно повысил голос и стукнул кулаком по столику, – Прекрати реветь! От этого еще никто не умирал.
– Да лучше бы я умерла! – закричала и вскочила с кровати, чувствуя, как в груди что-то сильно печет.
– Не смей так говорить, глупая девчонка, – впервые закричал Генрих Эдельбертович, – Ты еще жизни не знаешь, а несешь такие глупости. Любая другая уже давно бы молча раздвинула ноги и опустошала мои карты в ЦУМе!
Мне было сложно дышать. Горло сдавил спазм, а с левой стороны груди кто-то невидимый играл с моим сердцем. Было ощущение, что чья-то рука беспощадно сжимает его и отпускает. Сильно сдавливает и снова дает передышку.
Я упала на колени, держась за грудь и горло.
– Катя? – Амиров бухнулся рядом и заглянул в мое посиневшее лицо, – Твою мать..!!!
Врач прибыл через двадцать минут. Только увидев меня, он тут же стер благодушную улыбку с лица и бросился к своему чемоданчику.
– Шоковая асфиксия, – сказал он, когда приступ меня отпустил.
– Что это? – на Генриха Эдельбертовича было страшно смотреть. Он сам побелел, как мел, а круглая физиономия слегка вытянулась.
– Если говорить проще, то гипервентиляционный синдром.
– Ты издеваешься?
– Психоневрологическая патология. От стресса нарушается работа дыхательной и сердечно-сосудистой системы. Бывают судороги, расстройства сознания и панические атаки, – объяснил док.
– Ты этим болеешь? – озадаченно спросил у меня Амиров.
– Впервые подобное слышу. До нашего знакомства у меня не было таких симптомов, – ответила ему.
– Раньше могло и не проявляться, – успокоил врач, – Просто сейчас что-то произошло, с чем организм и психика не смогли справиться. Вот и все. Этот синдром обычно не беспокоит, если не провоцировать. Покой, умиротворение и витаминки, – мужчина так нежно мне улыбнулся, что я ответила ему тем же.
– На выход, док, – рявкнул Амиров.
Вот так и прошел наш разговор об интиме. Плодотворненько и информативненько.
Зато сейчас я стою перед зеркалом в гримерке ресторана и чувствую, как приближается этот гипервентиляционный синдром.
Сегодня день нашей свадьбы.
На мероприятие приглашены более тысячи человек. И лишь три знакомых мне лица. Мать, отчим и сам Амиров. Все остальные – деловые партнеры мужа.
Да, мужа. Готовые документы и без посещения ЗАГСа нас уже дожидались в комнате Генриха. А та вакханалия, что будет твориться сегодня, это для всех остальных.
Мое платье и сам праздник по стоимости тянули более чем на тридцать миллионов рублей. Я ни разу не приложила руку к организации свадьбы, выбору декора и собственного платья. Поэтому сейчас расплачиваюсь за неподъемный вес наряда.
– Деточка моя, – мать прорвалась в гримерку и попыталась облобызать мою лицо, – Как давно я тебя не видела. Похорошела-то как, Катюша!
– Ты меня не видела ровно с тех пор, как дала увезти из дома, – холодно уточнила я, – Месяц назад. На счет похорошела – это вряд ли. Ты знала, что у меня гипервентиляционный синдром?
– А что это?
– Да так, ерунда. Забудь.
– Детка моя, Катенька, – мать с завистливым вздохом просканировала бриллианты в ушах и на пальцах, – Как я за тебя рада. Такие шикарные украшения. А ты видела как оформлен зал? Это просто нечто!
– Екатерина Михайловна, – дверь приоткрылась, и внутрь заглянул представитель организатора, – У нас все готово. Можем начинать. Генрих Эдельбертович просил передать вам, чтобы вы ничего не боялись и не переживали.
– Ах, какой мужчина, – экзальтированно воскликнула мать, – Щедрый, заботливый! Хватит нос воротить, Катька. Вот надоест ему твоя вечно недовольная мина и уйдет к другой!
– Скатертью дорожка, – равнодушно ответила.
– Ой, дура, – махнула она рукой, – Ладно, я пошла на наши с Витюшей места. Надо будет позже лично поблагодарить твоего мужа за возврат Витиного бизнеса. Ах, как он нам помог! Золотой человек!
Я с плохо скрытой ненавистью посмотрела след этой женщине. Чтобы успокоиться начала разглаживать несуществующие складки на платье.
Пальцы касались прохладных кристаллов, мягко перебирали их сверкающие грани, и на душе становилось спокойнее.
В конце концов, я уже ничего не могу изменить в своей жизни. Сегодня ночью произойдет то, чего я так страшусь и жажду оттянуть. А потом… может, потом жизнь наладится? Ведь по-своему Амиров неплохой человек. С какой-то стороны мягкий и понимающий, неплохой собеседник, не жаден и не глуп.