Эвелиса узнала голос Януша. А вот второй, мужской бас оказался незнакомым.
– Не беспокойся паря. И до Иверии довезу, и там к хорошему попутчику пристрою. Есть один, как раз до Аксора ходит. Да только ему тоже за провоз монета положена.
Что-то негромко звякнуло. На некоторое время воцарилось молчание, затем мужской голос продолжил более веселым тоном.
– Сразу видно, человек ты серьезный. А где девка то твоя, болезная? Неужто умыкнуть успели?
– Задремала видимо, сейчас разбужу, – хмуро отозвался Януш. – Лучше тут в стороне постой, она при чужих пугливая.
– Пугливая, а через половину королевства тетку досматривать отправилась. Боюсь представить, каких же вы у себя считаете не пугливыми! – и голос снова захохотал, довольный своей шуткой.
Не отвечая, Януш направился к своей телеге, и одним движением сдернул мешковину. Эвелиса села, чувствуя, как легкие наполняются живительным воздухом.
– Приехали, – парень покосился на нее, и поморщился, – Здесь тебе оставаться нельзя. Скоро со всех сел на ярмарку соберутся, и из нашего будут. Дальше поедешь. Я сказал, что ты до тетки добираешься, в Аксор.
– Аксор? – название было незнакомым, и звучало как что-то очень и очень далекое.
– Город такой, я как-то от бати о нем слышал. Там люди богатые живут, на золоте спят, из золота едят, а домов столько, что из края в край седьмицу на лошади нужно ехать, да еще день пешком топать. Уж там-то точно затеряешься, ни Сорочиха, ни дурень твой, тебя не отыщут.
«Да и сама ты уж точно вернуться не сможешь» – мысленно прибавил он, и протянув руку, помог девушке выбраться из телеги.
– Спасибо, Януш. Я никогда не забуду вашу с Олеей доброту. И монеты верну, все до последней.
При ее словах парень заметно смутился, и махнул рукой.
– Не стоит. Считай это откуп за приданное, которое теперь тоже твоей сестре отойдет. Так что живи спокойно. Ну и может удача тебе какая-никакая улыбнется.
– Ээй! Вы там долго еще любезничать собираетесь? – окликнул их мужской голос. – Ехать надо, так едем. К чему время терять, в дороге не наговорились что ли?
– Это Речер, – шепнул Януш, подводя девушку к телеге, груженой мешками, – Он тебя до Иверии довезет, и дальше путь укажет.
Эвелиса с некоторой опаской покосилась на грузного мужчину, с длинными черными усами. Внешне он больше походил на разбойника, чем на добропорядочного человека. И где только Януш его отыскал? Такой стукнет камнем по голове, и добираться никуда не придется.
– Вот она какая, твоя девка-то пугливая? Да если бы я с такой в узком переулке столкнулся, сам бы от страха язык проглотил. Как звать то тебя, болезная?
– Эв…Эвелиса.
– Цветок осени значит? Что ж, забирайся в телегу, цветок.
Он ухватил ее запястье здоровой лапищей, и без малейших усилий втянул к себе.
– А я Речер, лучший мельник Иверии, – он подмигнул ей, и добавил, обращаясь уже к Янушу, – Бывай паря, довезу твою девку в лучшем виде, и до Аксора найду с кем переправить. Сам то я сюда теперь не скоро выберусь, но будешь в моих землях, заглядывай.
Он щелкнул кнутом, и лошадь медленно стронулась с места. Прижав узелок с платьем к груди, Эвелиса оглянулась на Януша, но тот смотрел куда-то мимо, избегая ее взгляда. Затем парень махнул рукой, и круто развернувшись, зашагал к собственной телеге.
***
Первое время они ехали молча. Мужчина жевал какую-то соломинку, то и дело встряхивая вожжи. Эвелиса сидела рядом, все так же прижимая к себе котомку. Над городом уже опустилась ночь, но несмотря на темноту девушка различала и высокие дома, и дорогу выложенную неровным камнем. То и дело на глаза попадались кучки конского навоза, а у стен домов блестели лужи, вызывая подозрение, что вовсе не дождь стал причиной их появления.
Но вот камни под колесами телеги стали попадаться все реже, а дорога незаметно приобрела более привычный вид. Просто укатанная земля, со своими ямами и неровностями. Сплюнув в сторону, мужчина наконец искоса взглянул на свою попутчицу.
– Что-то ты тихая какая-то. Голодная небось?
Девушка отрицательно покачала головой, вспомнив, что ела последний раз, когда солнце еще высоко стояло над головой. Но говорить об этом она не собиралась.
– Нашла кого обманывать. Вижу, что голодная, – он наклонился, пошарил в дорожном мешке, и выудил небольшой шар хлеба, – Держи. Эвона какая тощая, сплошные кости, нас по пути все собаки забрешут от зависти.
Эвелиса робко взяла хлеб, не решаясь поднять глаза на мужчину. «Девку скромность красит» – вспомнились слова родителей. И хоть голод сжимал внутренности, она не решалась откусить даже маленького кусочка.