Мельник долго отпирался, спорил, кажется даже ругался, а потом махнул рукой, и сказал оставить девочку до утра на мельнице. Эвелиса хорошо запомнила, как она сидела на круглом камне, грызла хлеб, а мельник долго костерил вслух невежд и глупцов. После, успокоившись, мужчина рассказывал ей, как мелется зерно, что колесо поворачивает сама река природной силой, и что селяне очень надоели ему своими суевериями.
Скорее всего он не думал, что пятилетняя девчушка что-то запомнит из его пространной речи, поэтому и позволил себе выговориться. Но Эвелиса запомнила, и с тех пор не испытывала особого страха перед мельницами и теми силами, что там обитают.
Речер натянул поводья, останавливая лошадь у добротного дома с выбеленными стенами. Его жилище, как и другие в округе, не имело ограды, а просто стояло со всеми пристройками шагах в тридцати от мельницы.
Спрыгнув с телеги, мужчина зычно крикнул:
– Алья-яна! Принимай гостей!
На низкое крыльцо вышла женщина в белом платке, и такого же цвета переднике. Увидев Эвелису она всплеснула руками.
– Ох ты ж, батюшки-светы!
Глава 6. Гостья
Все прояснилось, когда Эвелиса увидела свое отражение в маленьком зеркале, висевшим над рукомойником. Лицо и шея девушки были покрыты красными пятнами. Она провела рукой по щеке, вспоминая чес, осыпавшийся на нее с мешковины. Стоило ли удивляться? Ее кожа всегда была слишком нежной, словно внешних недостатков было мало.
Альяна, тем временем развела бурную деятельность.
– В баньке тебя напарим, щечки сметаной намажем. А худющая какая! Словно былиночка, можно ли девке такой тощщой быть? – приговаривала она, накрывая на стол.
Речер предусмотрительно даже не показывался на пороге, давая жене возможность вдоволь похлопотать над гостьей. Не привыкшая к подобному вниманию, Эвелиса чувствовала себя крайне неловко, но любые попытки предложить помощь, сталкивались с решительным протестом со стороны хозяйки.
– Может я могу хотя бы двор вымести, или воды принести?
– Ишь выдумала! С порога, с дороги за дела не берутся. Вот мы пока чаечек попьем, а там и банька готова будет. Ты больше чай с малиной, али с черникой уважаешь?
– С малиной…
– Оно и правильно. Мои внучата тоже малину жалуют. Особенно зимой. Набьются в избу, носы красные, валенки в снегу… А летом редко захаживают, отцам в полях помогают, за конями ходют. Ээх. – женщина отрезала здоровенный кусок пирога, и придвинула к девушке, – С тобой хоть душеньку отведу, а то смотреть не на что, кожа да кости. А у меня все должны быть щекастыми да румяными, закон такой в избе!
Она многозначительно подняла палец, и в этот момент зашел Речер.
– Все, цветок ты наш осенний, уговорился я с Ардеем. Он через седьмицу как раз в Аксор путь держать будет, довезет тебя до тетки в лучшем виде!
– Через седьмицу? И до какой такой тетки? – всполошилась Альяна, резко поворачивая кран самовара, – Ты посмотри на нее, да она прежде ноги протянет, еще и путь неблизкий. Пусть хоть в себя немного придет.
– Спасибо, я… – начала Эвелиса, но ее перебил громкий голос Речера.
– Да нежели я спорю, пусть хоть до следующего лета гостит, так ведь ее тетка дожидается.
– А нехай было этой тетке так далеко от корней своих забираться. А сейчас опомнилась, что ажно через половину королевства помощницу себе выписала!
На голову несуществующей тетки обрушилась вся сила негодования пожилой женщины. Та упомянула даже какую-то Барабаиху, которая судя по всему приходилась дальней родственницей.
Эвелиса сидела не решаясь поднять голову. Ей казалось, что Речер сейчас стукнет кулаком по столу и цыцкнет, заставляя жену умолкнуть, как сделал бы ее отец. Однако мужчина держался спокойно. Он неспеша прихлебывал чай, иногда утвердительно кивал, и казалось не видел ничего плохого в том, чтобы Альяна высказалась. Впрочем, женщина возмущалась не слишком долго и исчерпав тему, неожиданно перешла к разговору о телятах, которые намедни опять забрели в огород, где потоптали всю капусту.
Остаток дня пролетел быстро. Верная своему слову, хозяйка дома всерьез взялась за гостью и не успела Эвелиса вернуться из бани, как ее снова усадили за стол, предварительно намазав щеки жирной сметаной.
– Утресь проснешься совсем красавицей! – заверила ее Альяна, и тут же тяжко вздохнула, – Костлява только. Нехай у людев сердца нету, тощщую такую, да голодом морить.