— Эмили, одумайся!
— Нет. Все решено. Для меня это вопрос жизни и смерти.
— В театр? — Саймон уставился на нее, заглянул в глаза, словно зная, что есть тайны, которые она изо всех сил старается скрыть от него. — Хочешь поехать в театр? Со мной? Сегодня?
Эмили отвернулась. Очень уж неуютно ей было под его пристальным взглядом. Порой этот человек просто читал ее мысли. Но сегодня этого никак нельзя было допустить.
— Ты сам не раз говорил, что очень важно показать окружающим, как мы счастливы в браке.
— Верно. Но обычно ты игнорируешь то, что я говорю.
— Меня можно переубедить, если идея здравая. — Она стояла возле туалетного столика и видела в зеркале, как он приближается к ней, ступая бесшумно и уверенно, как ягуар, подбирающийся к добыче. Он остановился у нее за спиной, и она почувствовала жар его тела.
— Уж не подумываете ли вы, миледи, заключить перемирие?
Она посмотрела на его отражение в зеркале, и у нее снова возникло чувство, будто все это уже было. Будто он явился к ней из другого мира, из другого времени. Герой старинной легенды. Его волосы падали на воротник. Улыбка, от которой на правой щеке появлялась ямочка, завораживала. Его глаза были черны как ночь. Воин из рыцарских времен. Ее бесстрашный рыцарь.
Всего лишь иллюзия зеркального отражения.
— У меня нет выбора. Придется приспособиться к совместному существованию. В разумных пределах.
— Вот речь, достойная христианской мученицы. — Он положил руку ей на плечо. Жар его ладони чувствовался сквозь тонкую ткань. — Мне бы очень хотелось, чтобы мы стали с тобой друзьями, Эмили.
Сердце ее болезненно сжалось. Всего лишь друзьями. Его не влекло к ней. Она просто не существовала для него как женщина.
Вообще-то ей все равно, как к ней относится этот самозванец. И все же ей было больно. Словно в сердце вонзили кинжал.
Она хотела сказать, что не собирается ни в этой жизни, ни в грядущей становиться ему другом, однако осеклась, вспомнив, что сейчас неподходящий момент для открытых военных действий. И заставила себя улыбнуться.
— Возможно, ты прав. Жизнь станет легче для нас обоих, если мы заключим перемирие.
Мгновение он, хмурясь, пытливо смотрел на нее.
— Когда ты хочешь выехать?
Эмили судорожно вздохнула, подумав о том, что его ждет сегодня. Но он не оставил ей выбора.
— Я уже переоделась. Как только будешь готов, мы сможем выехать. Пообедаем в городе.
— Хорошо. — Он улыбнулся ее отражению в зеркале. — Я буду готов через несколько минут.
Она схватила свой ридикюль с туалетного столика. Ридикюль был тяжелым: в нем лежала шелковая сумочка с пистолетом.
— Буду ждать тебя в гостиной.
Она уже собралась уходить, когда он коснулся ее локтя.
— Погоди.
Она замерла.
— В чем дело?
Он ухмыльнулся, глаза его озорно сверкнули.
— Сейчас увидишь.
Эмили вцепилась в ридикюль, выровняла дыхание и стала смотреть, как он идет в другой конец комнаты. На мгновение он исчез в гардеробной, затем появился снова с небольшим свертком.
— Я увидел эту штуку сегодня в городе. Подумал, тебе понравится.
Эмили уставилась на сверток, который он ей протягивал.
— Ты купил мне подарок?
— С целью задобрить.
— А… — Она все смотрела на сверток, терзаемая угрызениями совести — ведь он не знает, что она собирается с ним сделать. Впрочем, он сам вынудил ее открыть военные действия. А в бою угрызения совести неуместны.
— Клянусь тебе, то, что внутри, не кусается.
Не надо ей никаких подарков. Она даже не могла позволить себе такую роскошь, как проблеск теплого чувства по отношению к этому человеку. Но нельзя вызывать его подозрений. Она положила ридикюль на туалетный столик.
Сверток еще хранил тепло его рук. Она сорвала серебряную бумагу, торопясь скорее уйти отсюда, оказаться подальше от него. Бумага упала на пол, и в ее дрожащих пальцах оказалась маленькая коробочка из полированного дерева.
— Какая красивая, — прошептала она и провела пальцем по лепестку одной из роз, которыми была инкрустирована крышка.
— Открой.
Она поколебалась мгновение и открыла. Веселые звуки вальса полились из коробочки, и сердце ее болезненно сжалось.
— Это тот самый вальс, который исполняли в тот вечер, когда мы впервые встретились, — объяснил он.
Ее любимый вальс. Вальс, который ее отец разрешил исполнить ради ее первого танца с молодым супругом. Вот только они не были на самом деле женаты. Она с трудом сдержала слезы. Ее мечта так и не воплотилась в жизнь.
Она закрыла шкатулку и поставила на туалетный столик, рядом с томиком сонетов. Его тоже подарил негодяй. Но этот куда опаснее! Этот способен похитить ее сердце, отнять у нее гордость, лишить воли. Если он останется здесь, она неизбежно капитулирует перед ним. Отдастся Целиком и полностью человеку, который не любит ее, которому нужно положение, а не жена. Такой муки она не переживет. Необходимо изгнать его из своей жизни, пока не поздно.
Она взяла ридикюль. Пальцы ее нащупали пистолет.
— Итак, я жду тебя.
Глава 13
Саймон, усаживаясь поудобнее на голубых подушках сиденья кареты, задел коленом ногу Эмили. Она шарахнулась, словно перепуганная кошка. Он заметил, что она слегка вздрогнула, прежде чем отвернуться от него и уставиться в окно кареты.
Он откинулся на сиденье, но по спине его побежали мурашки, а волосы на затылке стали дыбом. Карету тряхнуло. Саймон выглянул в окно. Они ехали по узкой дороге, вившейся вдоль отвесных утесов. Ущербная луна бросала бледный свет на округу, отчего отвесные стены ущелья казались сложенными из неровных серебряных слитков.
— Это не та дорога, по которой мы ехали в город.
— Да. — Эмили покосилась на бабушку. — Но Бимиш знает, как я люблю наслаждаться видом ущелья при лунном свете.
Саймон нахмурился:
— Тогда тебе следовало сесть с этой стороны.
— Верно, но… — Эмили вцепилась в свой ридикюль. — Я не подумала об этом, когда мы усаживались.
— Хочешь, поменяемся местами?
— Нет. Мне и так хорошо. — Эмили сидела, забившись в уголок с таким видом, словно ожидала нападения разбойников. — А ты посмотри, как красиво.
Мышцы его напряглись. Последние несколько лет он много раз оставался в живых лишь благодаря предчувствиям. И сейчас внутренний голос кричал ему, что над ним нависла угроза.
— Я так люблю комедии. По-моему, это была очень милая постановка. — Леди Харриет раскрыла веер. — А вам понравилось, Шеридан?
— Мне спектакль понравился. — У него было такое чувство, что он и сейчас смотрит спектакль. Дамы что-то затевали. Он был в этом совершенно уверен. И Эмили, и леди Харриет едва притронулись к еде за обедом. И, насколько можно было заметить, пьесу тоже смотрели без всякого удовольствия. — Хотя, должен признаться, сравнивать мне особенно не с чем. Не так-то часто мне представлялась возможность посещать театр.
— Не понимаю, как можно жить в армейских условиях. — Леди Харриет внимательно смотрела на него поверх кружевного края веера. — Просыпаться каждое утро с мыслью о том, что, возможно, предстоит встреча со смертью. — Почтенная дама многозначительно посмотрела на Эмили и продолжила: — Что армия, что флот — все едино. Вести такую жизнь с двенадцати лет! Это ужасно.
Эмили заерзала на сиденье, бросив на бабушку мрачный взгляд.
Леди Харриет, довольная собой, улыбнулась.
Саймон потер затылок.
— Уверена, бабушка, у его отца были веские основания отправить сына к театру военных действий.
— Гм… — Веер леди Харриет затрепетал. — Не могу представить, что это за основания такие, из-за которых ребенка отправляют на войну.
— Полагаю, он был не сахар и в двенадцатилетнем возрасте. — Эмили покосилась на Саймона, поджав губы. — Это твой отец решил отправить тебя в армию? Или ты сам сбежал в надежде на воинскую славу?
Воспоминания, которые Саймон давно пытался похоронить, выглянули из всех углов, словно призраки.