— Надежды на воинскую славу имели к этому мало отношения.
— А что имело? — спросила Эмили.
Саймон прямо встретил ее взгляд и увидел в ее золотистых глазах любопытство и нечто большее — желание понять его. Она хотела, чтобы он капитулировал, сдался ей на милость. А этого он никогда не делал.
— Это скучная тема.
— Опять уклончивый ответ. — Глаза Эмили сузились. — Я вообще не понимаю, бабушка, почему ты поверила ему, когда он сказал, что получил офицерский патент в двенадцать лет.
Его поразила сила ее гнева. Он пылал ослепительно ярким огнем, столь жарким, что способен был выжечь любое иное чувство, разрушавшее ее оборону.
— Очень сомневаюсь, что этот человек вообще знает, что такое правда. — Эмили посмотрела на него с такой яростью, словно он был не достоин даже сидеть рядом с ней. — Не удивлюсь, если окажется, что он вообще не служил в армии.
— Отец купил для меня офицерский патент, когда мне исполнилось двенадцать, потому что надеялся, что я погибну в сражении.
Леди Харриет тихо ахнула. Эмили была в шоке.
Он вовсе не собирался говорить ей правду, но так получилось. Возможно, ему хотелось шокировать ее. Возможно, он желал и большего — чтобы их связала хотя бы частица правды.
Эмили не сводила с него глаз, и глаза эти переполняла бешеная ярость — на кого? На человека, который солгал, или на отца, купившего сыну смертный приговор?
— Как ты можешь говорить такие вещи?
— Ты хотела узнать правду. — Саймон набрал в грудь воздуха. Как странно: сколько лет прошло, но и сейчас он весь сжимался, когда ему приходилось смотреть в глаза этой правде. — А правда заключается в том, что мой отец решил, что я ему больше не нужен.
— Но почему? — спросила Эмили, пытаясь на лице его увидеть ответ, который и от самого Саймона ускользал большую часть его жизни. — Почему человек желал смерти собственному сыну?
Саймон откинулся на подушки и заставил себя улыбнуться.
— Были причины.
— Неужели? — Эмили не сводила с него глаз. Она твердо решила пробить брешь в его обороне. — Что за причины могут оправдать такую ужасную жестокость?
— Не имеет значения. — Он посмотрел в окно. Ему неприятно было видеть в ее глазах жалость. — И поверь, не стоит меня жалеть. Все это случилось очень давно.
— Это все ложь, да? — Эмили вцепилась в его локоть. — Поэтому ты и не можешь объяснить, почему твой отец вышвырнул тебя вон?
Он посмотрел на ее руку, на тонкие пальцы, впившиеся в его рукав. Белая лайка ее перчатки казалась золотой в свете каретного фонаря, и эта рука в перчатке словно пыталась вытащить его на свет из безопасного темного угла, в котором таились воспоминания. Ему стало трудно дышать. Воспоминания вились вокруг, как змеи, сворачивались кольцами и тянули его назад, в тот день, когда шесть месяцев назад он встретился со своим отцом, вероятно, в последний раз.
Саймон стоял в кабинете отца перед широченным письменным столом красного дерева и смотрел в иссохшее лицо человека, некогда олицетворявшего собой всю власть в мире Саймона. Рэндольфу Сент-Джеймсу недолго оставалось жить. Болезнь медленно пожирала его изнутри.
— Ты сумел и тут ослушаться и сделать по-своему, да? — Рэндольф Сент-Джеймс уставился на Саймона. Его темные глаза были полны жгучей ненависти. — Ты все же сумел выжить, в то время как я умираю.
Саймон сглотнул комок, который сдавил ему горло.
— Если вы и научили меня чему-то, так это науке выживать.
— Считаешь себя очень умным — так же, как и она. Знаешь, что я не могу изменить порядок наследования. И уверен, что наконец-то возьмешь верх надо мной! Неужели ты и правда решил, что я допущу, чтобы ты, с твоей нечистой кровью, унаследовал все, что я имею, чтобы ты носил мой титул?! Боже правый! А она-то как была бы довольна!
Саймон смотрел на эту высохшую оболочку, едва напоминавшую человека, искал способ смягчить боль от ран, нанесенных старику много лет назад, и не находил.
— Я никогда не желал ни вашего титула, ни ваших земель, ни ваших денег.
— Ты лжешь. Так же, как она. И вам обоим я желаю поскорее попасть в ад.
Ненависть. Саймон чувствовал ее постоянно. Как ни старался завоевать любовь отца. Его уважение. Отец сойдет в могилу, презирая его.
Эмили сжала его руку, ее пальцы впились в его мышцы, и боль заставила его вернуться к реальности. Саймон поднял на нее глаза, и какое-то мгновение в сердце его было только одно желание: заключить ее в объятия! Ему хотелось прижать ее к своей изнывающей от муки груди. Ощутить ее тепло — так сильно, словно он был осужден всю жизнь провести в царстве льда и холода. Однако она оставалась вне его досягаемости.
— Скажи, — требовательно воскликнула Эмили, — это правда или очередная ложь?
— Эмили, зачем так настаивать? — подала голос леди Харриет. — Шеридану определенно неприятна эта тема.
— Прекрасно. — Эмили выпустила его локоть, положила руки на свой ридикюль. — Все равно ему нельзя верить.
Саймон посмотрел на Эмили, на ее гордо вскинутую голову. Между ними был непреодолимый барьер, баррикада, сооруженная из вранья во имя долга. Ему хотелось стукнуть по этой баррикаде кулаком, пробить в ней хоть узенькую щелку.
— Я был единственным ребенком своего отца от его первой жены.
Эмили искоса посмотрела на него. В ее глазах была настороженность.
— Я помню, что моя мать была очень красива. Она была француженкой. У нее были черные волосы и темные глаза. — Давно он не извлекал воспоминаний о своей матери из мрачной гробницы внутри своей души. Как ни странно, он все еще помнил ее лицо, ее голос и многое другое. — От нее всегда пахло розами.
Он умолк, охваченный воспоминаниями. Мгновение спустя Эмили сказала:
— Ты, наверное, очень похож на нее.
Саймон вздохнул и в который раз подумал, что его жизнь могла сложиться совершенно иначе, если бы он унаследовал светлые волосы и серые глаза отца.
— Наверное, похож.
— Должно быть, именно поэтому твоему отцу тяжело было видеть тебя. Ты напоминал ему о смерти жены.
— Отец был бы в совершеннейшем восторге, если бы моя мать умерла. — Он посмотрел на Эмили и заметил тревогу в ее прекрасных глазах. — Моя мать, насколько мне известно, и сейчас жива. Она в Америке, со своим мужем и их четырьмя детьми.
Эмили широко раскрыла глаза.
— Вот оно что.
— Когда мне было десять лет, моя мать пришла к выводу, что она хочет получить от жизни нечто большее, чем то, что способен был ей дать мой отец. Отец развелся с ней после того, как она сбежала с любовником. — Саймон улыбнулся, несмотря на то что эта незатянувшаяся рана до сих пор причиняла ему боль. — Вторая жена отца родила ему других детей, и отец решил, что я ему больше не нужен.
— То есть как — «не нужен»? — Эмили была потрясена. — Ты же его сын!
— Да. Но я был живым напоминанием о его унижении.
Эмили вцепилась в свой ридикюль, лежавший на коленях. Она прикусила зубами нижнюю губу, покосилась на бабушку.
Леди Харриет перегнулась к нему, ласково положила ладонь ему на локоть:
— Мне очень жаль, что в вашей жизни был такой ужасный эпизод.
— Это все произошло очень давно. — Саймон в ответ погладил леди Харриет по руке. — Прошло много времени, и за это время я давно вырос и успел понять, почему моя мать решилась уйти от моего отца.
— Ей хотелось жить с человеком, которого она любила. Твой отец поступил с тобой ужасно, но это не дало тебе права вторгаться в мою жизнь, — сказала Эмили.
— Несомненно. — Саймон посмотрел в ее золотистые глаза и увидел, как пламя давешнего гнева пожирает последние проблески жалости, которую она почувствовала было к нему.
Карета замедлила ход, качнулась и замерла на месте. Он выглянул в окно.
— Почему мы остановились?
— Не знаю, — быстро ответила Эмили.
Леди Харриет подняла бровь и с укором взглянула на внучку.