А в это время в королевской темнице Яра только что облачилась в брошенную стражей длинную белую рубаху — её последнее одеяние в этой земной жизни. Никто не пришёл проститься с ней. Не пришёл даже священник, чтобы исповедать её и отпустить земные грехи, как и полагалось делать перед казнью. Яре уже начинало казаться, что теперь её все сторонились, будто она была прокаженной. Но что было хуже всего — не пришёл даже Вильгельм…
Всё это подавляло её волю, рождая в душе вспышки неконтролируемого отчаяния. Девушка призывала себя быть сильной, и ей это практически удалось. Но когда дверь её темницы со скрипом отворилась, и в скудном свете маленького зарешеченного окошка под потолком она увидела своего отца, то тут же разрыдалась, бросившись ему на шею.
— Прекрати! — отстранил от себя дочь Юргенс Карлайл. — У нас мало времени. Приказом его величества к тебе запрещено пускать кого бы то ни было. Мне удалось прийти только благодаря положению, которое я всё ещё занимаю в этом городе.
Яра энергично закивала головой, пытаясь справиться с истерикой и не терять драгоценного времени на пустые слёзы, но ничего не могла с собой поделать. Они всё так же лились, не переставая, а голос, казалось, и вовсе пропал, перебиваемый нервными всхлипами. Яра была не готова к смерти, несмотря на то, что ей с детства твердили о Небесах и будущей жизни в Царствии Господнем. Она чувствовала себя маленькой девочкой — одинокой и неуверенной. Совсем как в тот раз, когда торговцы, державшие путь в Англию, выловили её в море и взяли с собой на торги. Они надеялись выручить за Яру пару медяков, отдав в услужение какой-нибудь знатной семье. Но к вечеру заморский товар был распродан, покупатели уже почти разошлись, а на мелкого заморыша так никто и не позарился. Кормить лишний рот тоже никто из торговцев не собирался, но и бросать, вверив Ярину судьбу в руки Господа, было негуманно. Какая жизнь её ожидала? В лучшем случае никому ненужный заморыш сгинет от голода или холода. Так лучше пусть смерть её будет быстрой, так решил заморский купец, надвигаясь на Яру с ножом.
Перед ней, прямо на земле были расстелены ковры, на которых лежали остатки нераспроданного товара: шелка, специи, украшения и самоцветы, а также кое-какое оружие. И поняв намерения торговца, Яра в страхе схватилась за меч, выставив его перед собой и пятясь назад. Меч был тяжёлым, его острие клонилось аж до земли, и маленькой девочке не хватало сил, чтобы держать его ровно даже двумя руками. Эта сцена и привлекла внимание Юргенса Карлайла, королевского военачальника, пришедшего на торги, чтобы пополнить запасы оружия.
Он не только выкупил Яру, но и удочерил её, дав той своё имя и высокое положение. Карлайл любил её, в каком-то смысле любил даже сильнее, чем свою родную дочь. И сейчас граф принял решение.
— Как там Вильгельм? — спросила Яра дрожащими губами.
Поняв, что любимый не по своей воле её избегает, ей стало немного легче. Яру схватили ещё до того, как герцог переступил порог ворот Винсдорфа. И как же жестока к ним судьба, если им не суждено даже проститься!
— Забудь о нём и послушай меня!
— Отец, это ложь, — перебила его Яра. — Вильгельм бы никогда не сделал того, в чём его обвиняет Мелисандра! Вы знаете это не хуже, чем я!
— И всё же он это сделал, — жёстко припечатал Карлайл. — Герцог Брей не отпирался, подтвердив, что перед нападением обесчестил твою сестру. Когда его состояние улучшится, он, как и полагается, отведёт Мелисандру к алтарю. Поэтому забудь о нём и подумай лучше о себе!
Слова отца выбили почву из-под ног Яры. Ей будто всадили нож в спину, и ещё никогда Яре не было так больно и нестерпимо досадно.
Тоска и отчаяние захлестнули её. Внезапно. Горько. Страшно! Внутри Яры будто в одночасье всполыхнул неукротимый огонь, который до этого лишь слабо тлел, и она всю свою сознательную жизнь старалась и вовсе его потушить. Она действительно желала стать истинной христианкой, чтить Господа и помнить о своём месте в семье и в храме. Но огонь, безудержный и неистовый, иногда словно пожирал её изнутри, а хранить это в тайне становилось всё сложнее. Это бремя стало её наказанием и испытанием её веры. Она боялась рассказать правду кому бы то ни было, даже Вильгельму. И лишь на священной исповеди позволяла себе открыться, прося у Господа силы победить то адское пламя, в котором видела происки лукавого. И в конечном счёте, ей это практически удалось. Вплоть до этого момента.
— Яра, послушай меня! — Карлайл встряхнул свою дочь за плечи. — Когда тебя будут вести по площади, горожане отвлекут внимание стражи и задержат их массой, пока мы доставим тебя к воротам.