У Артура оказывались знакомые почти в каждом из клубов, и всем им он представлял меня как Гиневру, его новую подругу. Впрочем, никто из этих людей не обратил на меня особого внимания, кроме одного совсем юного паренька, поделившегося со мной своей бедой — его бросила подруга. Я снисходительно потрепала его вихры и не стала вступать в бессмысленный разговор. Тут Артур приволок знакомого барыгу, мы убрали еще пару дорожек фена, и тема с подругой сама собой иссякла. Вы уж не обессудьте, что я так легко говорю вам про кокаин, просто так было: я никогда в жизни не вкалывала себе наркоту, но нюхать было мне вовсе не противно, да и траву я курила несколько раз, впрочем, без особого удовольствия. Но если кто из моего поколения скажет вам, что не делал этого ни разу, прекратите общение с такой личностью — это лжец, либо сумасшедший.
Уже под утро, в клубе, стилизованном протестной атрибутикой, вроде красных знамен, портретами Мао, Че Гевары и прочей лабудой в этом роде, мы повстречали господина в черном френче, который был коллегой и знакомым Артура. Его звали Стас, и на холеной физиономии он носил сдержанную печать достоинства и скуки.
— В мире не осталось ни единого места, не изгаженного проклятыми транснациональными корпорациями, — вещал он.
— Но ты же работаешь на них, — Артур поймал очередной приход и то и дело смеялся невпопад.
— В этом–то и парадокс, — вздыхал Стас. — Я ненавижу их, но днем вынужден изображать почтение и преданность. Единственной отдушиной стало то, что я снимаю клипы с двойным или тройным подтекстом, а заказчики не врубаются в это. К примеру, ты помнишь мой ролик для «Голдстара»?
— Это с механической девушкой?
— Нет, девушки это не мой жанр. С космическим кораблем.
— А… не помню.
— Так я туда им Гагарина подсунул.
— Круто.
— Ну, не самого Гагарина, а его «Поехали». Оно же совсем им не в тему, но отстойные буржуи сожрали это, представляешь?
— Остроумная фишка, — сказала я, и внимание Стаса переключилось на мою персону.
— Я тебя раньше не видел в этом месте, — сказал он.
— Это потому что у меня консервативный вкус, — объяснила я.
— Так свежо повстречать в наше время красивую девушку с консервативными наклонностями. Вы, вероятно, хотите тем самым заявить, что вы гетеро, или, как модно говорить сейчас, стрэйт.
— Нет, я би, если вам интересно, — сказала я. — Мой консерватизм состоит не в этом, а в том, что я уважаю всемирные корпорации.
— Только не это! — воздел руки Стас. — Артур, ты провел вражеского агента на наш корабль!
— Ох, Стас, это же прикольно! — Артур все еще ржал, схватившись за живот. — Давай снова по вискарику.
— А позволено мне будет спросить, что ты нашла хорошего в империалистах? — спросил Стас.
— Они никому не завидуют, — сказала я, — в отличие от тех, кто их ненавидит.
— Ты не понимаешь, — снисходительно усмехнулся Стас, поднаторевший в левой риторике. — Они завидуют чужой самобытности. Это же современные фашисты, которые хотят унифицировать весь мир.
— А товарищ Мао, значит, хотел свободы самовыражения для человечества? — улыбнулась я.
— Ты знакома с идеями чучхэ? — спросил Стас.
— Ровно настолько, чтобы предпочитать им идеи либеральной экономики и свободного рынка.
— Но именно империалисты душат свободу рынка! — взвился Стас. — Любой перспективный бизнес подминается ими, или становится таким же, как они.
— Для этого существует антимонопольное законодательство, — сказала я.
— Артур, — растерянно сказал Стас. — Твоя Гиневра точно свалилась к нам из Америки. На русских почвах такие не произрастают. Ее заслало ЦРУ.
— К тому же, быть поглощенным, или развиваться самим, это все–таки уже выбор, — я не дала холеному демагогу сбить себя с мысли, — полагаю, вряд ли авторам чучхэ понравилась бы хоть чья–нибудь свобода выбора.
— Представляешь, — сказал Артур, вроде бы ни к кому конкретно не обращаясь, — она свободная, эта женщина. Ты что–нибудь понимаешь, Стас? Почему она такая? Я, кажется, готов ее полюбить. Может статься, я уже ее люблю, — мечтательно проговорил он, прикрыв глаза, а у меня от этих слов пробежали мурашки по спине, хоть я и понимала, что спутник мой не совсем вменяем.