— Ну, уговорил, Боб, — отозвался плосколицый, накрывая ладонью мою ступню. — Люблю молодняк!
— Ты давно работаешь? — впервые Борис обратился ко мне.
— Полгода, — моя рука уже убралась подальше от его члена, и в эту секунду я дала себе зарок, никогда не прикасаться к мужчине до тех пор, пока он не откроет рот.
Только отработав между ними не менее получаса, причем Борис попеременно вставлял мне в зад палец или член, Батон, наконец, излил семя в мой рот и ушел, а Борис, как заведенный, вынимал из одного моего отверстия и вставлял в другое, монотонно, как автомат, я, поворачивая голову, смотрела, не уснул ли он за этим занятием, но он больно шлепал меня, чтобы я не вертелась, а лицо его было угрюмо, будто за выполнением тяжкой и противной работы. Наконец, когда мне уже стало совсем невмоготу, он упал на спину и приказал мне снять резинку, потому что он не может в ней кончить. Провозившись еще с четверть часа, я, наконец, приняла в рот финальный залп его орудия, после чего мужчина моей мечты моментально уснул.
На этом «субботник» для меня не закончился. Я вышла в главный зал и налила себе водки, чтобы продезинфицироваться и заодно побороть стресс.
— Одна пьешь, малая, нехорошо это, — Батон сально пялился на меня своими бесцветными глазами. В его руке возникла бутылка с пивом, и он чокнулся со мной. — Не перегрузишься?
— Пока нет, — я потупила взгляд, чтобы казаться незаметнее. Со временем до меня дошло, что это крайне неудачный вариант поведения для проститутки — он сигнализирует мужчине о твоем смирении, а ты сама теряешь контроль над ситуацией.
— Заешь чем–нибудь, — Батон широким жестом провел над разоренным столом, где рыбные ошметки перемешивались с рачьими панцирями и оторванными клешнями.
— Да уж, — хмыкнула я, — благодарствую.
— А, ладно, — вздохнул Батон, — я уже тебя накормил, но не бросать же ребенка в беде, — с этими словами Батон обхватил меня за плечи и потащил к бассейну, потому что все комнаты с кроватями были заняты.
Куда мне было деваться? Навстречу нам выкатился из парной коренастый тульский положенец в замысловатых наколках. Издав сочный рев, он бросился в бассейн и через несколько секунд вынырнул, фыркая и сморкаясь.
— Прокоп, смотри сюда, — с этими словами мой долбаный «кормилец» сдернул с меня простыню и представил красноватым глазам положенца. Взгляд его не выразил никакого энтузиазма — он уже успел кончить с Мариной — но Батон с чувством повел рекламную компанию: — Малая отсасывает, как эдельвейс! А дырочка рабочая — Боба уморила совсем, ей хоть роту подавай! Садись, Прокоп на бортик, накорми ребенка, а я сзади подмогну. Или хочешь, наоборот?
— Вот не хотел же, — сплюнул в воду Прокоп, — ей-богу. Но умеешь ты людей убеждать, Батон. Только становись сам в воду, а старику дай присесть.
Я сжимала побелевшие пальцы, но вымученно улыбалась. Пришлось пережить еще и это, хотя повезло, что получилось не наоборот — художественная гроздь положенца едва вместилась в мой рот, и я должна была радоваться, что сзади в меня входит вполне стандартный орган Батона. Прокоп оказался заботливым, как родной. Он выдавил все до капельки, приговаривая, чтобы я ничего не упустила и не оставила без внимания все его невероятные шишечки и бугорки.
Полагаю, оба были искренне убеждены, что осчастливили меня своим белковым ужином. Надеюсь, они оба уже сдохли. В конце того вечера я выхлестала еще много водки и, помню, Валя носила мне воду, чтобы меня не рвало одной желчью. Еще была одна картинка, которая почему–то не утешала: Борис обрабатывает сзади Свету, и выражение его красивого лица такое же злое и угрюмое, как и со мной. Светины висящие груди раскачиваются в ритм Борисовых толчков и скользят по ногам какого–то братка, которого она удовлетворяет орально. Снова подступает к горлу тошнота…
Куда ты ведешь меня, моя память? Почему другие так легко забывают все, что хотят забыть, а я педантично выковыриваю из твоих потаенных подвалов серые брянские рассветы, когда я, просыпаясь, улыбалась, уверенная, что мне приснились все эти рожи, болезненно похожие на горячие хуи. Потом до меня доходило, что надо вставать и умываться, а потом краситься, или это разум погружался в очередной блядский сон, а жизнь оставалась прозрачной, как зимний лес у меня дома, и столь же холодной и чистой. Наверное, я какая–то порченая, ведь на кухне смеются и Марина, и Света, и даже Валя, томная в своем любовном похмелье.
Кто–то дает мне чашку горячего сладкого чая. Я с жадностью пью, запрокидывая уже пустую, языком цепляю лимон и высасываю остатки кислого сока. Неужели это Валя догадалась? У нас не было лимона, я помню, нет, это дурачок, новый охранник, который всегда ходит в белом. Выпендривается. Белые рубашки, сколько их у него? Белые свитера, пиджаки, куртки, девки хихикают, что во всем Брянике такого тронутого не сыскать. И на наше счастье такое чмо нас охраняет. Ох, быть подставе из–за него…