— Я боюсь, что сэр Торогуд — это что-то вроде загадки. Он вышел на сцену, рассказывая разного вида истории о продажности и коррупции в высших слоях общества — все из которых оказались правдивыми, имейте в виду, — а затем он исчез меньше чем через год. Был один парень, назвавшийся сэром Торогудом, денди, разряженный как павлин, скакавший к тому же на высоких каблуках, но я полагаю, выяснилось, что он был самозванцем.
Вилла медленно начала улыбаться.
— Так это ваше «доказательство»? Это то «свидетельство», на которое опирается каждый? Рисунок — карикатура — нарисованная таинственным художником, которого не существует? — она рассмеялась от облегчения, чувствуя, что камень упал с ее души. — Я боюсь, что мне понадобится более основательное доказательство, чем это, для того, чтобы я отказалась от такого прекрасного мужчины как Натаниэль.
Епископ наклонился вперед и выхватил у нее рисунок.
— Тогда ответьте на это! Никогда, ни разу, ваш лорд Рирдон не опроверг ничто из этого! Почему он не сделал этого, как вы думаете?
Вилла поджала губы.
— Вы говорите, что если бы он был честным человеком, то он бы опроверг эти рисунки. Это рассуждение ошибочно, потому что если бы он был лгущим человеком, он также бы опроверг их. Так что, если мы последуем за вашими рассуждениями, то лорд Рирдон является честным человеком, потому что он не опровергал их! Кроме того, если он — честный человек, то он не мог бы быть предателем! — она откинулась назад, очень довольная своей аргументацией. — Я не верю ничему из этого.
Епископ выглядел немного озадаченным, но еще больше — рассерженным.
— Тогда вы очень глупая девчонка. Разве вы не осознаете, что не имеет значения, верите вы этому или нет? Все остальные верят! Что за жизнь вы будете вести, подвергаясь остракизму со стороны общества, не имея ни приглашений, ни посетителей, ни друзей?
Вилла продолжала улыбаться.
— У меня есть друзья. И общество ничего не сможет с этим поделать, — она пожала плечами. — А что касается остального, то я прекрасно прожила без этого все предыдущие годы.
— А что насчет ваших детей? Какую жизнь вы им обеспечите?
Это было тем, что Вилла не приняла в расчет. Она колебалась до тех пор, пока не увидела подлое, самодовольное выражение на лице епископа. Он полагал, что одержал над ней победу этим вопросом.
Внезапно она решила, что он был недостойным человеком. Поверхностным хвастуном, который много выставляет напоказ, но мало что имеет за душой.
— Барсук, — пробормотала она сама себе. — Meles meles.
Епископ с подозрением уставился на нее.
— Что это значит?
Вилла глубоко вздохнула.
— Это значит, Ваша милость, что я решила не беспокоиться о вашем мнении. Вы не можете запретить наш брак. Вы можете только отсрочить его. Я скажу лорду Рирдону, что мы просто должны огласить наши имена, как это делают другие пары, и мы поженимся, когда пройдут наши две недели. — Она встала, больше не заботясь о том, чтобы демонстрировать хорошие манеры. — У меня был тяжелый день, Ваша милость. Полагаю, сейчас самое время попрощаться с вами.
Епископ нахмурился, глядя на нее.
— Вы совершаете серьезную ошибку, дитя мое. Скоро вам придется сожалеть о своей опрометчивой любви каждый день вашей жизни.
— О, неужели, — парировала Вилла небрежным тоном. — Так долго? — она подтянула свои перчатки и улыбнулась епископу. — Когда правда выйдет наружу, и вы осознаете, как вы были неправы насчет лорда Рирдона, вы должны не слишком устыдиться своего поведения и нанести мне визит. Я собираюсь совершенно искренне простить вас, — с этими словами она повернулась и покинула комнату, не вслушиваясь в возмущенное бормотание за своей спиной.
В экипаже на улице ее ожидал Натаниэль. На его лице не было признаков неуверенности, но Вилла знала, что он ощущал ее.
— Как все прошло? — небрежно спросил он ее, когда она устроилась на сиденье напротив него.
Вилла с сожалением улыбнулась.
— Боюсь, что нам придется огласить в церкви наши имена.
Натаниэль кивнул, затем отвел взгляд.
— Ты выслушала его аргументы?
— Ну, я «слышала» их, — добродетельно заявила Вилла. — Я совершенно не уверена, что я «выслушала» их.
Улыбка появилась на лице Натаниэля, настоящая улыбка, а не просто легкий изгиб его губ.
— Ты не сделала этого? Ты не прислушалась к его словам?
Вилла вздохнула.
— Я просто не смогла увидеть никакой логики в его точке зрения, — сказала она. — Боюсь, доказательство было необоснованным и неосновательным.
Натаниэль уронил голову на спинку сиденья.
— «Неосновательное», говоришь, — он поднял голову, чтобы снова улыбнуться ей, — вся Англия верит в это неосновательное доказательство.
— Отлично, тогда им есть чего стыдиться, — она в свою очередь откинула голову назад на туго набитую подушку и закрыла глаза.
Скоро вам придется сожалеть о своей опрометчивой любви…
Любовь?
Она ощутила сильную боль внутри при мысли, что ей когда-нибудь придется разлучиться с Натаниэлем. Однажды она поклялась, что не позволит этому случиться, больше из гордости, чем из других чувств. Теперь казалось, что это было месяцы назад. Как удивительно, что это произошло всего лишь каких-то пять дней назад.
Очевидно, пяти дней оказалось достаточно. Достаточно для того, чтобы узнать, что он за человек. Достаточно, чтобы выяснить, как она желает его. Достаточно, чтобы начать скучать по нему тогда, когда его нет поблизости.
Достаточно, чтобы полюбить его.
Натаниэль что-то сказал ей в этот момент, но Вилла не расслышала и не заметила, когда экипаж повернул на Гросвенор-Сквер.
Глубоко погрузившись в роскошное сиденье экипажа, Вилла в действительности осознавала только одну вещь.
Она любит Натаниэля. Она страстно, безумно влюблена в своего мужа. Не через двадцать лет и даже не через двадцать дней. За одну неделю она потеряла свое сердце.
Это было удивительно. Это внушало страх. Глубокий, завораживающий душу страх.
Что, если он не чувствует то же самое?
И, конечно же, он не чувствовал этого. Вилла знала, что она выглядела неплохо, если конечно вам нравятся темные волосы и полная грудь, но она не была красавицей как Дафна. Вилла пришла к трезвой оценке ситуации, пока сидела с закрытыми глазами, притворяясь спящей.
Если она не ошибалась, то в какой-то момент Натаниэль хотел Дафну — хотя Дафна выбрала Бэзила, что Вилла не могла отчетливо вообразить.
Бэзил, любовь моя. Обними меня, Бэзил. Завоюй меня, Бэзил.
Нет, совершенно недопустимо. Она никогда не захотела бы мужчину по имени Бэзил.
Но Дафна все же захотела выйти замуж за Бэзила… а Натаниэль хотел Дафну.
Но он никогда не желал ее, Виллу.
Ей стало немного нехорошо. Она всегда предполагала, что любовь — это взаимное чувство, даже представляла себе, как она будет захвачена преданностью и желанием, сияющими в мужских глазах.
Опасность того, что влюблена будет лишь она одна, никогда не приходила ей в голову.
И это приводило ее в ярость.
Хотя Вилла имела твердое намерение немедленно начать свою кампанию по изменению мнения о Натаниэле, она не испытала сомнений по поводу того, чтобы сперва прерваться на хороший ленч. Еда, которую подавали на стол в этом доме, была именно тем, по поводу чего у нее не было жалоб.
Так что была уже почти середина дня, когда она, наконец, добралась до своего первого собеседника.
Он лежал в постели на спине и попытался сесть, когда она вошла в комнату. Она махнула ему, попросив не подниматься.
— Еще раз приветствую, мистер Портер. Не будете ли вы против компании?
Рен надеялся, что вернулся Саймон, но это была Вилла, что было почти также здорово. Она была первой за длинный промежуток времени, кто, кажется, видел в нем всего лишь обычного человека.
Тем не менее, он ответил «Нет». Он видел, как ее лицо изменилось, затем смягчился. Он провел долгую ночь, после того, как Бэзил покинул его, испытывая слишком сильную боль, физическую и душевную, для того, чтобы спать. Он чертовски устал от своей пустой комнаты и своих пустых мыслей.