Вместо этого она рассматривала его так, словно не могла решить, к какой разновидности он принадлежит.
— Неужели все мужчины так глупы?
Натаниэль удивленно заморгал, потом нахмурился.
— Ты проводишь слишком много времени с Миртл.
Он подняла обе руки к небу и отвернулась от него.
— А ты проводишь слишком много времени, убегая от лжи!
Лжи? На мгновение ему показалось, что коридор кружится у него перед глазами. Она не могла иметь в виду, то, что он подумал. Или могла?
— Что — какой лжи?
Она прекратила свою разочарованную ходьбу и посмотрела на него, склонив голову, руки ее лежали на бедрах.
— Ложь о том, что ты являешься предателем.
Не осмеливаясь вкладывать слишком большой смысл в то, что она говорит, Натаниэль подошел, чтобы встать перед ней. Он снял ее руки с бедер и переплел свои пальцы с ее.
Его руки не были холодными, но ее руки были еще теплее. Господи, даже ее пальцы дарили ему тепло.
Мягко увлекая ее за собой, он открыл дверь ее комнаты, подвел ее к кровати и усадил на нее. Затем сел рядом с ней, продолжая держать ее руки в своих руках.
Внезапно она отбросила свое раздражение и прижалась к нему, склонив голову ему на плечо. Закрыв глаза, Натаниэль наклонил голову, чтобы глубоко вдохнуть аромат теплой, живой, пахнущей жасмином Виллы.
Определенно, комната кружилась вокруг него. Мир кружился вокруг него, медленно скользя от неправильного к правильному.
Вилла верила в него. Она услышала всю ужасную историю, увидела, как он отказался опровергнуть ее, и все же она не отвернулась от него.
Он хотел обнять ее, опрокинуть ее на покрывало и распустить ее волосы. Он жаждал целовать ее до тех пор, пока она не сможет дышать и так глубоко войти в нее, что она не сможет разговаривать.
Но сначала ему нужно услышать это с ее собственных губ. Натаниэль не мог больше переносить напряжения.
— Вилла, у тебя все еще есть вера в меня?
Она нежно улыбнулась ему.
— О, дорогой Натаниэль. Конечно, у меня есть вера в тебя. Я люблю тебя, глупая ты деревенщина.
Она верит в него. Тяжесть, лежавшая у него на сердце, исчезла подобно дыму, и он ощущал себя так, словно мог взмыть в небо и полететь. В это момент он чувствовал, что может сделать все, что можно только вообразить, если Вилла будет рядом с ним.
Подождите немного.
— Ты любишь меня?
Она наклонила голову, ее улыбка сделалась еще мягче.
— Да, Натаниэль Стоунвелл. Я люблю тебя.
Затем он обнял ее и притянул к себе, прежде чем она сумела сделать еще один вздох.
Вилла задохнулась от настойчивости Натаниэля, затем расслабилась, ощущая силу его рук. Она так долго ждала его, что немедленно сдалась этому моменту, отдавшись моментально опалившему ее жару его прикосновения.
Она любила то, как его руки крепко обнимали ее, почти приподнимая ее с кровати. Обвив руками его шею для поддержки, она откинула голову назад.
Натаниэль немедленно воспользовался преимуществом этого движения и зарылся лицом в ее шею. Она ощутила прикосновение его языка и зубов. От этого по ее телу до кончиков пальцев прошла дрожь.
— Ты собираешься совоку… — нет, не так. — Ты собираешься сейчас заняться со мной любовью?
Он поднял голову вверх, чтобы посмотреть на нее.
— Да, цветочек. Я собираюсь сейчас заняться с тобой любовью. Дважды. По крайней мере.
Он подтянул ее повыше и поцеловал верхнюю часть ее грудей, выступающую над вырезом платья.
Она задрожала, предвкушение заставило ее стиснуть бедра.
— Дважды. О Боже. Такое возможно?
Снова подняв голову вверх, Натаниэль прорычал:
— Вилла, мой цветочек, замолчи. Пожалуйста.
А затем он поцеловал ее.
Он целовал ее до тех пор, пока она не начала задыхаться, пока ее сердце глухо не застучало, пока ее колени не ослабели, и все внутри нее не расплавилось, как теплый воск.
Натаниэль не мог насытиться вкусом этой исключительной провинциальной плутовки. Она была всем, что обещал ему один ее неумелый поцелуй на дороге. Сладкой, горячей, отдающей и так быстро обучающейся.
Вилла поглаживала его шею, а потом — волосы, захватывая длинные шелковистые пряди в кулаки, пока она отдавалась поцелую со всем своим небольшим опытом.
Жар его рта, его пряный вкус, ощущение его гладких зубов и горячее удовольствие его слегка шершавого языка. Это было даже лучше, чем в первый раз.
Его руки начали бродить по ее телу, вниз по ее спине, затем вверх к ее груди. Крошечные открытые рукава соскользнули с ее плеч, так сковав ее руки, что Вилле пришлось ненадолго отпустить его, чтобы отделаться от них.
Натаниэль отступил назад, чтобы посмотреть на нее, его руки скользили вверх, пока не обхватили ее лицо.
— Позволь мне увидеть тебя, цветочек. Позволь мне увидеть тебя целиком.
Не уверенная в том, чего он хочет, она встала, дотянулась до верхних пуговиц на спине своего платья и услышала в ответ ободряющий стон. Платье повисало спереди, выставляя напоказ все большую и большую часть ее груди. Она медленно расстегнула последние пуговицы на талии, одну за другой, наблюдая за тем, как он смотрит на нее.
Это было непереносимо захватывающе, видеть желание на его лице, чувствуя власть, которую она имела над его реакцией.
Затем пуговица выскользнула из петли, и лиф ее платья соскользнул спереди, свободно свисая, но все еще цепляясь за влажную кожу. Он потянулся, чтобы стянуть его вниз до конца.
Вилла отпрянула, внезапно испытав приступ застенчивости. Она не может этого сделать, не после того, как ее отвергали так часто.
Натаниэль посмотрел ей в глаза.
— Теперь моя очередь?
Его голос был мягким, но выражение его глаз было настойчивым и голодным. Она задрожала, и его взгляд переместился обратно, туда, где ее соски выглядывали из-под синего шелка. Она практически ничего не надела под это платье, потому что у нее не было ничего, что подошло бы к нему.
— Пожалуйста? — ее голос застрял в горле, наткнувшись на смесь страха и головокружительного томления. Возможно, если он тоже будет обнажен…
Натаниэль стянул свой открытый сюртук и бросил его на стул позади себя. Потом он быстро расстегнул свой жилет и отправил его вслед за сюртуком. Он медленно развязал свой галстук, а затем швырнул его через комнату, и тот полетел, затрепетав, как флаг капитуляции. Одну за другой, он медленно вынимал запонки из своей рубашки, дразнящее расстегивая ее таким образом, чтобы она распахнулась, но не свалилась с него.
— Вот так кажется справедливо. Теперь твоя очередь.
Вилла облизала губы. Его взгляд был прикован к ее рту, так что она сделала это еще раз. Он резко сглотнул, и голодное выражение в глазах стало практически невыносимым.
Такая головокружительная вещь, это занятие любовью. Она ощущала, что ее женская сила растет с каждым моментом. Была только одна проблема. Если она снимет свое платье, она будет практически обнажена — если не считать сорочку, — в то время как он будет всего лишь без рубашки.
В интересах справедливости, Вилла затем сбросила одну туфельку и подняла ногу на сиденье стула. Подняв подол платья, она продемонстрировала кружевную подвязку, которая удерживала ее чулок.
Натаниэль подумал, что он взорвется на месте при первом же взгляде на кремовое бедро. Ох, она была озорной деревенской мисс. Он наблюдал, как Вилла неспешно развязала подвязку, позволила ей соскользнуть с ее бедра с атласным шуршанием.
Она уронила ее на стул поверх его жилета и бросила на него вызывающий взгляд.
Он знал, что она делает, и находил это невыносимо приятным — то, что она обратила свой страх и нервозность в маленькую неприличную игру для него.
Однако заинтересованный в том, чтобы процесс двинулся дальше, он наклонился и снял не один, а сразу оба ботинка, бросив их мимо нее так, что они приземлились рядом со стулом.