— Скажу тебе, что никогда не поздно произвести сенсацию. Как, ты думаешь, я буду выглядеть в зеленом?
Вилла сглотнула. Ей было неприятно, что придется разрушить хорошее настроение Миртл.
— Миртл, это… Это Рэндольф.
— Рэндольф? — ее веселье пропало. — Он…
Вилла быстро покачала головой.
— Нет, я не думаю что это так, еще нет. Но я полагаю, что это очень серьезно.
На лице Миртл вдруг четко стали видны все морщины, заставляя ее выглядеть на свой полный возраст. Только ее глаза все еще оставались яркими, но теперь они блестели от горя.
— Я помогу вам подняться наверх, — обняв Миртл одной рукой, Вилла направилась в главной лестнице.
— Нет. Есть другой путь. — Миртл повернула в другом направлении. — Можно срезать по лестнице для слуг.
В коридоре рядом с бальным залом Миртл нажала на панель в стене. Панель скользнула в сторону, открыв тесный, неукрашенный проход и лестницу.
Вилла моргнула. Так вот как слуги перемещаются так тихо и эффективно. Это открытие заставило ее задуматься о тех случаях, когда ей казалось, что за ней наблюдают — возможно, это так и было.
Ступеньки были немного крутыми, но когда они поднялись на этаж, где располагались семейные спальни, и панель скользнула в сторону, они оказались в коридоре непосредственно рядом с комнатами Рэндольфа.
Вилла собиралась поспешно пробежать по коридору, когда Миртл схватила ее за руку.
— Слушай.
Не было необходимости прислушиваться слишком внимательно, потому что голоса были слышны в коридоре очень четко. Вилла немедленно поняла, что тот, кто говорит — это Натаниэль.
— Лорд Ливерпул, ничего нельзя сделать.
— Лорд Ливерпул? Премьер-министр? — прошептала она Миртл, только для того, чтобы та быстро сделала ей знак замолчать. — Миртл, это не совсем хорошо…
Другой голос, точный и сухой, заговорил с большей настойчивостью.
— Скажите ему.
— Что?
— Скажите ему правду о своем позоре. Теперь это не имеет значения, когда он так близок к концу.
Вилла наклонилась вперед, чтобы увидеть Натаниэля. Он был бледен. Пока она смотрела на него, он закрыл глаза.
— Я сказал ему, — с трудом выговорил он. — Несколько месяцев назад, после того, как это дело было запущено, я рассказал ему. Не полностью, конечно же, но я сказал ему, что я взял на себя вину за того, кто нуждается в защите, и что я бы никогда… — Он остановился, его дыхание стало резким.
— А что он ответил? — тихо спросил Ливерпул.
— Он сказал, что уже знает все, что ему нужно знать обо мне.
Вилла почувствовала боль в сердце за него. Она никогда не слышала, чтобы в его голосе так ощущались мучения. Теперь она стояла неподвижно, прислушиваясь к каждому слову так же старательно, как и Миртл.
— Так что он умрет с плохим мнением обо мне.
— Тогда, возможно, это к лучшему, — мрачно заключил Ливерпул. — Как слуга Короны вы должны знать это. Этот фасад предателя невероятно драгоценен. Лишится его сейчас — значит, впустую потратить все старания.
Вилла отступила назад, позволив Миртл стать у двери. Она была совершенно права в отношении своего благородного, великолепного Натаниэля. Неистово размышляя, она села на верхнюю ступеньку лестницы. Почему бы просто не сказать миру о том, что в действительности произошло?
Затем послышался еще один голос, который Вилла не узнала.
— Я боюсь, что состояние вашего отца ухудшилось, лорд Рирдон. Он уже не придет в сознание. Полагаю, что он не проживет и часа.
Слишком поздно. Сердце Виллы упало. Было уже слишком поздно для Натаниэля, чтобы заставить своего отца понять.
Снова заговорил Ливерпул.
— Пойдемте, доктор. Я найду кого-нибудь, кто проводит вас к выходу.
Натаниэль не сказал ни слова. Вилла страдала за него, ее рука была прижата к сердцу.
— О, дорогой Рэндольф, ты нетерпимый дурак, — прошептала Миртл. Она выбралась из прохода для слуг, слезы бежали по ее лицу.
Вилла с трудом выкарабкалась вслед за ней, а затем осмотрела коридор в поисках Натаниэля. Он только что зашел в комнаты своего отца. Она последовала за ним через гостиную, остановившись у порога спальни, где она смогла увидеть изножье кровати, когда Натаниэль опустился рядом ней на колени.
Вилла с трудом переносила выражение опустошенности на его лице. Она хотела пойти к нему.
Если бы только она могла быть уверена, что он хочет ее присутствия там.
Осторожно закрыв дверь, Вилла отошла от нее и медленно направилась обратно в коридор, пристально разглядывая пол.
— Ах вы, старый мрачный смутьян! Вы могли бы убедить Рэндольфа!
Вилла подняла глаза, услышав резкий треск, и отметила, что Миртл нанесла отличный удар по голени Премьер-министру. Осознав, что вокруг больше никого не видно, Вилла поспешила к Миртл.
— Дорогая, что же вы делаете? — она имела в виду, что делает Миртл, нападая на лорда Ливерпула без подкрепления, но его лордство, должно быть, решил, что Вилла ничего не знает о его недавнем разговоре с Натаниэлем.
— Боюсь, что дорогая миссис Тигарден переутомилась от горя из-за своего племянника, — холодно ответил Ливерпул. Он схватил Миртл за руку и твердо переместил ее туда, где он был бы в безопасности от ее трости с серебряным наконечником. Затем он потянулся к звонку.
Появились два лакея, очевидно, как по волшебству, и каждый мягко взял Миртл под руку.
Вернув себе достойный вид, рывком одернув свой шелковый жилет, лорд Ливерпул резко кивнул слугам.
— Так, парни, помогите миссис Тигарден вернуться в свою комнату. Я полагаю, что нам придется прибегнуть к снотворному. Бедная женщина совершенно истощена.
Вилла подбежала к Миртл.
— Милая, с вами все в порядке?
В глазах старой женщины были слезы, и она повисла на руках у лакеев. Она что-то зашептала Вилле.
Наклонившись ближе, сделав вид, что она поправляет головной убор, Вилла взглянула на лорда Ливерпула. Тот одергивал свой фрак, его внимание было сосредоточено на собственной персоне.
— Что, Миртл? Я не слышу.
— Ты ничего не знаешь. Притворись, что ты ничего не знаешь.
Затем слуги помогли Миртл уйти прочь, и Вилла осталась с Премьер-министром.
Она не была слишком хорошей лгуньей, но она была отличной притворщицей. Так что Вилла сделала вид, что она не знает ни о чем из того, что случилось до нападения Миртл на премьер-министра.
— О Боже, милорд! Что это было такое?
Она притворилась, что не заметила, как его пристальный взгляд стал проницательным, и старалась не вздрогнуть от того, каким ледяным взглядом он окинул коридор.
— Не имею ни малейшего понятия.
Не предполагалось, что это будет вот так. Охлаждение было задумано как временная мера. Но ему причинило такую боль немедленное принятие этой истории его семьей, то, что они мгновенно поверили в его трусость. Его ужасно мучило то, что его отец смог таким вот образом повернуться к нему спиной.
И тогда Натаниэль тоже отвернулся от них. От отца, от Дафны, от вспышки бешеного удовольствия в глазах Бэзила.
В комнате Рэндольфа наступила тишина, которая бывает в пустом помещении. Перед этим, даже когда он спал, в комнате ощущалось его присутствие. Теперь все было по-другому. Натаниэль сел в кресло у постели отца, то самое кресло, которое он занимал в неурочные часы на протяжении нескольких прошедших ночей.
— Сэр, вы выглядите не очень хорошо, — Натаниэль взял отца за истощенную руку. — Достаточно плохо выглядите.
Рука его отчима казалась трагически чужой. Хотя Рэндольф только разменял шестой десяток, его кожа казалась высохшей, словно пергамент, как у стариков преклонного возраста, и сквозь нее видны были кости.
Тем не менее, это была все та же рука, за которую держался Натаниэль в шесть лет, когда учился плавать, та, что чертовски больно шлепала его по заду, когда ему было двенадцать, и та, которую он впервые пожал по-мужски, когда ему исполнилось шестнадцать.
Он закрыл глаза, пытаясь представить отца перед собой, здорового, каким он был когда-то.