— Я и сам хотел, честное слово!
— Есть хочешь? — спросила тетка.
— Хочу, — сглотнув слюну, ответил Женя. — Эх, борща бы сейчас или супчику погорячей!
— Худущий ты какой, — заметила тетка. — По девкам много шастаешь? А? Женить тебя надо, пока совсем не высох!
— Девки все хороши, а откуда жены хреновые берутся, неизвестно! — изрек Женя. Он перетащил тяжелую машинку вместе с войлоком, на котором она стояла, на кровать.
— Найдется и на тебя уздечка, — предсказала тетка, выставляя на стол недопитую бутылку кагора. — И на свадьбу небось не позовешь!
— Какая там свадьба! — садясь за стол, легкомысленно ответил Женя. — Ты сама быстрей меня выйдешь. Я еще показакую. Куда спешить?
Ели и пили молча. «Когда я ем, — вспомнил Женя теткино присловье, которое часто слышал в детстве, — я глух и нем. А когда кушаю, то никого не слушаю…» Он улыбнулся и спросил:
— Мы сейчас кушаем или едим, теть Наташ?
— И чего ты, Женька, из себя маленького строишь! — укоризненно сказала тетка.
Потом они смотрели телевизор — до тех пор, пока не кончились передачи. Телевизор с маленьким, похожим на форточку, экраном лопотал и подмигивал. Мельтешащий свет падал на могучий фикус с лакированными листьями и яичного цвета буфет, не уместившийся в простенке, — теткину обнову. В выдвинутой линзе тяжело, как масло, колыхалась зеленоватая от старости вода.
Спать Женя улегся на старом диванчике, который был ему короток и узковат. Просыпаясь ночью, слышал, как за стенкой, у соседей, шумно сотрясаясь, включался холодильник.
6
Тетка разбудила Женю рано и, накормив, как бывало в детстве, жареной картошкой, послала в магазин — за свежим хлебом для Эдика.
По пути в булочную Женя забежал в только что открывшийся гастроном и, с трудом уломав продавщицу, купил большую бутылку вина, тяжелую, как гантель. Он знал, что тетка поворчит для приличия, но выпьет с удовольствием. Еще он купил крем-соду — для Эдика.
Когда Женя, возвращаясь, перебегал шоссе, медленно ползшая вдоль обочины поливальная машина обдала его снопом мелких брызг. Женя вытер лицо рукавом и засмеялся. У шофера поливальной машины было удивительно знакомое лицо. Он весело прокричал что-то, высунувшись из кабины почти до пояса, но за ревом промчавшегося мимо мотоцикла Женя не разобрал, что именно.
Тетка помяла хлеб пальцем, проверяя, свеж ли он, а потом понюхала его. «Как Борис Аркадьич после стопки», — вспомнил Женя. Увидев вино, тетка повела бровью, но ничего не сказала. Прочтя этикетку, она завернула бутылку в бумагу и положила в сумку, под старые номера журнала «Огонек». Журналы тетка везла Эдику. Он, как трехлетний пацан, любил рассматривать картинки. Водя по надписям пальцем, он воображал, что читает.
— А вот это ты зря, — сказала тетка про крем-соду. — Не пьет он ее, колючая, говорит, водичка… Я ему какао везу, — она показала большой китайский термос, разрисованный цветами.
До автостанции племянник и тетка добрались на трамвае. Тетка молча зевала, прикрывая рот ладошкой, а Женя, чтобы не скучать, листал старый «Огонек».
У ветхого павильона автостанции, уткнувшись в него носами, стояли пыльнозадые автобусы. Вокруг сновали озабоченные люди, готовые, стоит только распахнуться дверцам, ринуться, застревая в них, занимать места. «Хуже, чем на железной дороге», — подумал Женя, оглядевшись и заскучав.
— Поедем на такси, а, теть Наташ? А что такого? Деньги есть, — похвастался он.
— Сумку бы лучше взял, тяжелая, — ответила тетка, с сомнением глядя на него.
— Значит, поедем! — обрадовался Женя и, подхватив сумку, которая и на самом деле оказалась не легка, побежал к помятой «Волге» мышиного цвета, с шашечками на боку, готовый и упрашивать, и ругаться.
— Куда? — лениво спросил шофер.
— В Фомичевку, — стесняясь, ответил Женя. — Ну, в больницу, — пояснил он, заранее теряя надежду.
— Сколько вас?
— Двое, — ответил Женя. Ему вдруг показалось, что шофер спит и сквозь сон задает вопросы.
— Садись, — разрешил шофер, вылез из машины, хлопнув дверцей, и пошел искать попутчиков.
— Теть Наташ, сюда! — закричал Женя, впихивая сумку на заднее сиденье, и, сев на место рядом с водителем, опустил стекло.
Попутчиков не нашлось. Выехали за город. Шофер каменно молчал. Часы у него были «Полет», особо плоские. Косясь на них, молчал и Женя. Тетка, сидя сзади, рылась в сумке.
До места домчались быстро, лихо развернулись. Шофер, темный, как грозовая туча, взял пятирублевку, протянутую Женей, хрустнул ею и, кряхтя, полез в карман за сдачей.