И девчонки, все трое, сгрудились у окна.
3
Герка Тетерин шагнул вперед.
— Скрипач Александр Стремоухов исполнил сейчас для вас «Медленный вальс» французского композитора Дебюсси, — неестественным голосом, которым, по его мнению, должен обладать всякий уважающий себя конферансье, объявил он.
Саша опустил смычок и со всем доступным для него изяществом поклонился. Зальчик захлопал — вяло и вежливо.
— А настоящий вальс вы умеете? — спросил из зальца насмешливый девичий голосок, когда аплодисменты стихли.
— А как же! — поспешил ответить за него Герка Тетерин. — Он у нас все может! Он такой…
Герке немало труда стоило удержаться и не произнести слово «вундеркинд», но в зале все равно игриво хихикнули, а Саша покраснел. Смычок дрогнул в его руке. Ему показалось, что под подошву его сандалии попал кусочек канифоли и хрустит там, крошится и хрустит. «И одет я…» — подумал он с тоской. И вправду — ни фрака с фалдами, ни лакированных ботинок, ни белого, как снег, пластрона.
— Запузырь им… ну, «Очи черные», — шепнул Герка Тетерин, толкая Сашу в плечо. — Пусть слезу пустят, вещь ресторанная! И не волнуйся ты, чудак! Тебе что тут, академический концерт, что ли? Шпарь, как бог на душу положит!
— Нет, не академический, — почти беззвучно ответил Саша, а губы у него в это время были белые, с синевой.
— «Оч-чи черные»! — провозгласил Герка.
По залу разнесся одобрительный вздох. Отступать было поздно и некуда. Саша поднял смычок и увидел молодую не то учительницу, не то воспитательницу с короткой стрижкой. Она сидела в первом ряду, на почетном, как решил Саша, месте, и приглядывала за порядком. Тех, кто сидел дальше, он не увидел — зажмурился. Смычок скользнул по струне.
— Евгений Иваныч, айда покурим, — предложил Герка, на носках отступив к Боженькину.
Тот кивнул, поставил баян на стул, и оба они, сочувственно и с юморком оглядываясь на спину Саши, который обреченно терзал свою скрипку, ушли за кулису — широкий кусок красного сатина с палкой внизу.
За кулисой имелось окно, наполовину заколоченное фанерой, на которой виднелся затейливый карандашный рисунок. Видно, кто-то собирался выпилить лобзиком полочку или что-нибудь еще в этом роде, а потом раздумал, поленился, и фанера заменила разбитое стекло.
Форточка располагалась высоко, но Боженькин дернул за веревочку, привязанную к шпингалету, и форточка со стуком распахнулась.
— Ты где пропадал? — спросил Боженькин, вынимая сигареты.
— Имел беседу с педагогиней здешней, — ответил Герка, выглянув из-за кулисы. — Вон она, в первом ряду, стриженая. Брякнул ей, что мы из консерватории.
Боженькин нахмурился.
— Это зачем еще? Пижон ты! Сказал бы прямо: из музучилища! Сядешь с тобой в калошу…
Но Герка его не слушал. Он с удивлением смотрел на свое запястье, на котором не было часов. Глядя на приятеля, встревожился и Боженькин. Однако Герка с облегчением хихикнул, извлек из кармана часы на смятом коричневом ремешке, надел их и долго возился с застежкой.
— Сунул… когда купались, — утерев испарину со лба, смущенно пояснил он. — А сейчас гляжу — нету. Мать ты моя родная! Подумал, грешным делом, на шофера. А они в кармане, забыл надеть!
Саша тем временем оборвал стенания, опустил смычок и оглянулся. Боженькин поморщился и метко выбросил свой окурок за окно. Наступила его очередь. Он сел на стул и поставил баян на колени.
— А сейчас танцы под баян, — пряча дымящуюся сигарету за спину, торжественно объявил Герка. — Солист Евгений Иваныч Боженькин!
Весело загремели сдвигаемые к стенам стулья.
Храня на лице полную невозмутимость, Боженькин приступил к делу. Он играл все, что ни попросят. В армии ему часто приходилось играть вот так вот — вечера напролет. Еще свежи были воспоминания об этом. Иногда он поглядывал вниз, где девочки топтались или кружились с девочками, и снисходительная улыбка трогала угол его рта. Он тут же прогонял ее прочь: доставлять хотя и маленькую, но радость этим совсем еще детям было, что ни говори, приятно. «Весьма, — думал он, растягивая мехи баяна. — Весьма…»
Из форточки, которую он сам же и открыл, дуло в спину, приятели были далеко, и Боженькин обрадовался, когда на сцену ловко вспрыгнула голенастая девчонка с распущенными по плечам волосами.
— А вы такой танец, чтобы девчонки приглашали, объявить можете? — шепотом спросила она, обжигая Боженькину ухо своим дыханием.