Два окошка из шести принадлежали покойной бабке Платониде, похороненной, как рассказал отец, рядом с Володиной матерью, а четыре — шоферу Шлычкину, которого все знакомые, и стар и млад, звали Петрухой. Володя чертыхнулся и быстро, не оглядываясь, пошел от этого дома прочь.
4
Так же поспешно он уходил от этого дома десять лет назад, после выпускного вечера, который школьная директриса высокопарно нарекла «актом».
В то далекое лето нелепая мода захлестнула город: все мальчишки, как по команде, стали носить красные рубахи, а самые рьяные модники — красные носки и даже красные шнурки в ботинках. Директриса, решительная женщина, запретила являться в школу в красном. Она даже выпускникам грозила исключением.
Учитель истории, низенький ироничный старичок, встречая знакомого «краснорубашечника», обязательно останавливался и спрашивал:
— Мой милый друг, скажите, как поживает старик Джузеппе? Его планы все так же грандиозны?
Ни один из «краснорубашечников» не имел знакомых, носящих итальянские имена, и поэтому все помалкивали. А историк, часто моргая, задавал следующий вопрос:
— Ну, когда же, мой юный друг, когда вы поколотите этих австрияков? Мне кажется, что вам пора брать Рим. Кланяйтесь старику Джузеппе. Душой я с вами!
Десятиклассники знали, что «стариком Джузеппе» историк называет великого Гарибальди, а те, кто оставил школу, не дойдя до новой истории Европы, — таких среди «краснорубашечников» было большинство, — только пожимали плечами и вертели пальцами у висков. Репутация «чокнутого» прочно утверждалась за старым историком.
Красной рубахи Володя не имел. Не было у него и белой, чтобы перекрасить. Отец купил ему в подарок тенниску с замочком «молния» — выбрал на свой вкус, — а о большем не хотел и слышать.
— Еще чего! — говорил он, отвечая на Володины просьбы. — Это дурак всегда красному рад, а ты все ж у меня десятиклассник. Иди лучше книги читай!
На выпускной вечер все мальчишки решили явиться в красном, чтобы досадить директрисе, которую недолюбливали. Алик Окладников, Володин одноклассник, произнес по этому поводу пылкую речь. Тех, кто отказался вступить в заговор, назвали штрейкбрехерами и трусами.
Сразу же после совещания заговорщиков, происходившего в школьном дворе, Володя отправился к тете Фросе — просить денег взаймы. Щедрый Алик Окладников дал ему пакетик с краской. Нужно было купить белую рубашку и перекрасить ее. Тетка, однако, оказалась скуповатой. Предложила: «Если тебе так уж эту рубаху надо, — хочешь, с отцом поговорю?» — но Володя отказался.
На выпускной вечер он решил не ходить совсем и забрался с книгой на плоскую крышу дровяного сарая — загорать. «Ладно, обойдусь. Аттестат завтра получу», — хмуро думал он, отковыривая от толя, которым был крыт сарай, кусочки смолы и скатывая их в шарики. Смола липла к пальцам и застревала под ногтями.
Книга попалась скучная, солнце не грело, вокруг вились какие-то назойливые мошки-комашки, садились на голое тело, и Володя, очень недовольный собой, захлопнул книгу, спустился на землю, оделся, избегая смотреть на себя в зеркало, и отправился в школу, по дороге придумывая причину, — зачем он туда идет, если твердо решил не ходить.
У школьных ворот неподвижно, словно памятник самой себе, стояла директриса, а рядом топтался старик историк в суконном галстуке и полотняном пиджаке. Он то и дело снимал с галстука белые нитки.
— Опаздываешь, товарищей не уважаешь, — строго сказала директриса, не ответив на Володино тихое «здравствуйте». — Хоть один не в красном! Моровое поветрие, — возмущенно всплеснула она руками, — какая-то эпидемия! Сплошь стиляги! И этим людям мы сегодня будем вручать документы о зрелости!
— Здравствуйте, — вежливо поклонился историк. — А ваш приятель Лускарев явился в ковбойке. Скажите, тяжко быть белыми воронами? Только откровенно!
— Просто у нас нет таких рубах, — буркнул Володя и, заложив руки в карманы, чего директриса терпеть не могла, подозревая самое худшее, вошел в школу.
По коридору, наигрывая что-то на своем кларнете, расхаживал Алик Окладников.
— Привет, чувак, — сказал он, на минуту отрываясь от своего занятия. — Вечер называется — кирнуть нечего! Детский сад! — фыркнул он. — Но ничего! Мы бабке одну хохму приготовили. Вот попрыгает…
И Алик, подмигнув, проследовал своей дорогой.
Олю Шлычкину Володя отыскал в уставленном запертыми шкафами физическом кабинете. На тот случай, если нужно показать диапозитивы или кино, на окнах кабинета имелись шторы из плотной черной бумаги; сейчас они были приспущены, и в кабинете царил таинственный полумрак.