— Завидуешь? — спросил он.
Оля обиженно фыркнула и пересела вперед, на единственное свободное место. Володя усмехнулся и, путаясь в застежке, стащил с шеи галстук, сунул его в карман.
Начальство, директриса, а потом тетя из родительского комитета произнесли подходящие к случаю речи, и торжественная часть окончилась.
Директриса проводила начальство до голубой машины. Родительницы-активистки хлопотали над столами, расставляя между редкими бутылками кагора принесенную из дому посуду. Любопытные мальчишки, не допущенные в школу, прилипли к окнам снаружи. Алик Окладников подмигнул друзьям и сунул в рот трость кларнета. Грянула музыка, начались танцы.
Володя слонялся по безлюдному второму этажу и размышлял, засунув руки в карманы. Снизу неслись музыка и топот. «А что я ей скажу? — подумал Володя. — «Выходи за меня замуж»? Смешно ведь… Кто я такой? Восемнадцать лет, полком не командовал — не то сейчас время, да и все равно бы не сумел. Специальности нет. Какой я муж?.. В институт поступить? Опять-таки стаж нужен — два года. Учеником к отцу на завод? И в армию мне скоро. Три года все-таки, заскучает моя Оля…»
Ему вдруг страстно захотелось совершить что-то невероятное, чтобы все ходили, качая от удивления головами, и говорили друг другу: «Это же наш Володька, вот дает парень! А мы и не подозревали, что он такой. Мы думали, что обыкновенный…»
Что именно нужно совершить для этого: открыть новую планету, написать книгу, такую же, как «Война и мир» или «Тихий Дон», закрыть грудью амбразуру дота, совершить воздушный таран, изобрести что-то похожее на описанный Александром Беляевым «вечный хлеб», — Володя не знал. «Детские стишки «Кем быть?», — думал он, — а попробуй реши — кем. Задача! Анюта в науку двинет — настырная, Серега — в небо… А я? А Олька?..» Ничего еще не было ясно.
А выпускной вечер шел своим чередом. Смолкли музыканты. Выпускники и учителя кое-как уселись за столы. Историк, держа в руке щербатую кофейную чашечку с вином, произнес напутственный тост. Ему похлопали.
— Ну, что смотришь? — спросила Оля, перехватив ищущий Володин взгляд.
— Галстук забери!
— Потом. У меня карманов нет. И должна тебе сказать, что ты… — Оля замялась, выбирая подходящее слово. — Грубиян ты Володька, а больше никто! Хорошего отношения не понимаешь, вот. Невежа!
— А откуда у нас вежливость, Оленька? — громко удивился Алик Окладников, который сидел рядом с Володей. — Откуда тонкость? Папа с мамой вечно на работе, а няня с пожарными гуляла — мы с Володькой жили возле пожарной каланчи!..
Алик и Володя действительно жили по соседству. А вот пожарной каланчи в городе не было, ее разрушил в войну артиллерийский снаряд, но Оля все равно обиделась: Петруха, ее отец, шоферил именно в пожарной части, — подтверждая свой первый класс, носился в большой красной машине по городу, пугал кур и старушек.
А Володя растерялся. Он не знал, обидеться ли на Алика за неожиданное и непрошеное вмешательство или благодарить его. Алик похлопал Володю по спине, сказал:
— Не робей, чувак, все они одинаковые, — и, вытирая губы, ушел к музыкантам, взял в руки потертый черный кларнет.
Вальс «Школьные годы» загремел под низкими потолками школы. Застучали отодвигаемые стулья, закружились первые пары. Мясной салат, разложенный по тарелкам, остался нетронутым. Володя поднялся и решительно ушагал прочь из школы.
Он бродил по улицам, пока совсем не стемнело. Едва не попал под мотоцикл. Мотоциклист сдвинул с потного лба белый шлем и, одной ногой упираясь в землю, долго ругал Володю. Потом постукал себя по лбу, надвинул шлем и укатил с оглушительным треском, подняв пыль. Володя двинулся в другую сторону, держась теперь поближе к заборам, которые казались бесконечными.
Несколько раз он подходил к школе и видел мелькающие в окнах красные рубахи.
Незаметно стемнело, когда Володя, выйдя на крутой берег реки, вдруг, не раздумывая, ринулся вниз, цепляясь за кусты и стебли каких-то трав. Будто осуждая, шуршали сзади камешки и песок. Володя быстро разделся и, заранее содрогаясь, ступил в воду. То, что она оказалась теплой, удивило Володю. Он долго плавал, изредка поглядывая на темную кучку на берегу — свою одежду. Вода успокоила его. «А ведь это трусость, — внезапно подумал он, — точно, трусость! Надо жить начинать, принимать решения, а я испугался. На Ольку обиделся, нашел виноватую. Эх!»
Володя заставил себя несколько раз нырнуть. Скользя по дну руками, наткнулся на какую-то липкую корягу. Оторвать ее от дна не удалось, сколько Володя ни старался.
Он быстро выбрался из воды, оделся и, вскарабкавшись на берег, решительно пошел к школе. Но опоздал, вечер кончился. Родительницы собирали посуду — каждая свою. Одна причитала над разбитой тарелкой.