Его окружали теткины вещи.
Изучая плакат, прикрывавший пятно сырости на стене, Володя долго соображал, чужая вещь плакат, если он принадлежит тетке, или своя. Мама строго-настрого запретила трогать чужие вещи, и Володя помнил о запрете. Но тетка была все-таки не чужая, а родственница. Володя помнил и это, однако пробовать остроту ножниц на плакате он так и не посмел.
Единственной своей вещью было мамино пальто.
А у пальто не было воротника. И, удивляясь недогадливости взрослых, Володя решил исправить этот недостаток: ведь если отстричь снизу полоску, то будет совсем не заметно, а на воротник как раз хватит. Останется только пришить его — и все.
Осуществить, однако, это благое намерение оказалось нелегко: драп, хоть и был он невысокого сорта, резать куда труднее, чем газету или даже облигацию. У Володи не хватало силенок, но он старался, пыхтел…
Тетя Фрося вернулась не одна, она привела с собой присмиревшего брата. Она не решилась оставить его одного: ей пришло в голову, что в доме слишком много веревок, а унести их с собой немыслимое дело.
Войдя тихонько, брат и сестра застали Володю спящим. Рядом, поблескивая, валялись раскоряченные ножницы.
— Сыночек мой родной! — рыдал отец, смахивая с лица капли дождя и пьяные слезы.
— Не буди, — прошипела тетка. — Ох, Андрюха, и погоревать-то ты как следует не умеешь! Нажрался, сопли распустил — от людей совестно! А еще фронтовик!
Отец, не отвечая на упреки, сел на лавку, с которой час назад сполз Володя, и закрыл руками лицо. Его сапоги были заляпаны желтой грязью. Тетка присела, чтобы выдернуть из-под них коврик, и замерла в изумлении.
— Глянь, Андрюшенька, — растерянно сказала она и подняла с полу ножницы, — что ж он наделал, сиротинушка моя! Пальто мамочкино изрезал — ни продать теперь, ни носить!
— А? — Отец отнял от лица руки и бессмысленно уставился в пространство.
— Вот тебе и «а»! — передразнила тетка. — Сапожищи бы скинул! Раздевайся давай. На пол вас положу!
Отец понял наконец, в чем дело, поднял и подержал на весу наполовину откромсанную полу, а потом запустил руку в карман пальто. Володя чмокнул и заворочался во сне. Отец, покосившись на него, осторожно выложил на ладонь ножи и бритву.
— Догадалась ты, Ефросинья, — медленно сказал он. — Как Вова бритву не схватил?..
— У меня другая забота была, — огрызнулась тетка. — Я думала, как бы ты ее не схватил! Меня нечего укорять. — Она вздохнула. — Петруха, застройщик Платонидин, когда тестя своего хоронил, костюмчик весь на нем бритовкой — чик-чик! — изрезал. Чтоб не отрыли и не раздели…
— Замолчи! — простонал отец. — Замолчи, Фрося!
Когда погасили свет и отец прижал к себе мирно сопящего Володю, тетя Фрося спросила сверху, с постели:
— С Вовкой как думаешь решить? В деревню его отправить? В очагах-то детских мест нет, я чай? А с пальтом-то что делать? Так бы я на толпу снесла, все рублей семьсот дали бы, хоть и без воротника…
— Повесим, — сказал отец. — Повесим, и пусть висит! Будет память.
11
Навстречу им шел человек. Он нес на плече большое стекло, в котором отражалось солнце. Володя улыбнулся.
— Может, в магазин зайдем? — спросил он, оборачиваясь к отцу. — Торт купим или еще что-нибудь в этом роде?
— Нет, ни в коем случае! — будто бы даже испугался отец. — Фрося обидится. Она сама по пирогам мастерица, а мы ей покупное принесем! Получится вроде оскорбления. Намек! Подарок есть, и хорошо…
— Ладно, смотри сам, — сказал Володя. — Командуй. Давай в переулок свернем.
— Зачем? — удивился отец.
От него крепко пахло одеколоном.
— А переулками дальше, — улыбнулся Володя. — Ты же сам хотел со мной пройтись, покрасоваться. Или раздумал? А я теперь потей в форме, — пошутил он.
Идти к тетке переулками Володя решил потому, что не хотел проходить мимо дома Шлычкиных. «Утром постоял, хватит, — думал он. — Сейчас она дома уже. Решит еще, что неспроста я под ее окошками гуляю».
Отец здоровался почти с каждым встречным — гордо приподнимал над головой твердую шляпу с прямыми полями. Володя тоже кивал, узнавая почти всех отцовых знакомых. От взглядов, которые эти знакомые бросали им вслед, чесалась спина.
— Вовочка! — обрадовалась тетка. — Владимир Андреич! Орел ты у нас стал, орел!
Володя сунул фуражку под локоть и протянул тетке подарок — кожаные перчатки. Пока тетка примеряла их, ахала и благодарила, он огляделся.
Круглый стол, накрытый скатертью с бахромой, стоял посередине комнаты, а на нем, тоже точно посередине, — фаянсовая кошечка. За стеклами книжного шкафа Володя увидел голубые чайные чашечки. Вместо прежней кровати с никелированными шишками у стены стоял ядовито-зеленый и громоздкий диван-кровать.