Огорченный дядька пнул автомат ногой и отправился в буфет, двери которого были распахнуты. Отправился туда и Женя.
В буфете стояло два мраморных столика. За одним молоденький офицер в парадной форме цвета морской волны деликатно кушал винегрет, помогая себе хлебом. У его ноги стоял новенький чемодан, и оба они — и чемодан, и офицер — блестели. «Из училища, — определил Женя, — только испекли…»
За другим пьяный носильщик, которому на этом вокзале нечего было носить, рассеянно сыпал в пиво соль, бормотал облегчающие выражения и ронял голову, как китайский болванчик.
Не желая беспокоить новенького лейтенанта, Женя локтем отодвинул мутный стаканчик без салфеток и поставил на треснувший мрамор второго стола две скользкие кружки с пивом. Дядька в кепке примостился рядом, оттеснив носильщика к стене. Носильщик умолк, удивленно вскинул голову, потом снова уронил ее.
— Сколько времени сейчас? — спросил дядька. Он выложил на стол кривой кусок копченой колбасы, три розовых, не успевших доспеть помидора и, покосившись по сторонам, четвертинку водки.
Женя поднес к глазам запястье, но увидел только полоску незагорелой кожи.
— Забыл, — огорченно сообщил он, — забыл на работе…
Часы у него были старенькие и неказистые — «Победа», из первых выпусков, теткин подарок к окончанию седьмого класса. Шли они удивительно точно, и Женя дорожил ими. Они ни разу не остановились, не сломались; только однажды пришлось сменить стекло — Женя разбил его, играя в домино. С часами Женя износил три ремешка и один браслет. Впрочем, браслет не износил, а подарил, демобилизуясь, одному салаге — очень тот просил.
— Восемнадцать тридцать семь! — отчетливо произнес молоденький лейтенант и снова, нацелив вилку, погнался за кусочком свеклы, который убегал от него, скользя по тарелке.
— Спасибо, — ответил дядька. — Полчасика, значит, в распоряжении… Ты насчет выпить как? — обратился он к Жене.
Женя улыбнулся и пожал плечами. Перемигнувшись, выпили; съели по помидору, макая их в нечистую, серую соль; колбаса осталась лежать нетронутая. Женя принес еще по паре кружек пива.
— Посмотришь, — заявил дядя в кепке, тряся над кружкой опустевшую солонку, — через десять лет нас, столяров, по России не останется! Гвоздя некому будет вбить с толком, а уж работать…
— Работа — слово греческое, — неожиданно сообщил носильщик, — пусть греки и работают!
— Молчи, балбес! — отмахнулся столяр. — Сразу видно, что не грек!
— Точно! — поддержал столяра Женя. — Чем сопли над кружкой распускать, лучше б людям билеты доставать помогал, как это умные люди делают!
Носильщик, однако, уже не слушал. Он снова ушел в себя. Женя вспомнил и рассказал, что служил в армии с сержантом Димитриади, греком из города Туапсе, — замечательный был паренек.
— Натуральный грек, я вас приветствую! Так и в документах стояло — грек…
Столяр кивал, соглашаясь. Он тоже встречался с людьми, которые по национальности были греками. Потом вдруг раскатисто заговорил коричневый громкоговоритель, прибитый над выходом из буфета:
— Объявляется посадка на поезд…
Словом, все было как на настоящем, большом вокзале.
— Наш. Пошли, что ль? — спросил столяр, заворачивая несъеденную колбасу в обрывок газеты.
— Пошли, — ответил Женя и пододвинул поближе к носильщику кружку, которую не успел допить сам.
Носильщик тряхнул головой и промычал что-то неразборчивое. Может быть, сказал: «Спасибо».
Столяр и Женя ехали вместе. Курили в тамбуре «Шипку», глядели, как медленно темнеет, и болтали.
Из тамбура было видно, как юный лейтенант, который кушал в буфете винегрет, осторожно обнимает за плечи рослую девушку в красном плаще. Кроме плаща на девушке были еще и красные сапожки, натянутые, несмотря на жару. Сапожки упорно наводили на размышления о художественной самодеятельности и плясунах братьях Елисбаровых, на концерт с участием которых Женя так и не попал. «А надо бы было сходить, — подумал он. — Зря Клавка заартачилась. Подумаешь, разок не проводил!..»
— Гляди, вырядилась-то как! — весело подмигнул столяр. — А ты сам-то женатый?
— Нет пока, — ответил Женя.
— И воздержись, — посоветовал столяр. — Дело нехитрое, успеешь в любой момент! Девки все хороши, а вот откуда жены хреновые берутся?
Женя не знал, откуда берутся такие жены.
— То-то же! — засмеялся столяр, грозя кому-то пальцем.
Расставаясь, они долго жали друг другу руки. Уговорились встретиться. Из своей замечательной кепки столяр извлек картонную ленту, которая придавала кепке форму, оторвал от нее кусочек и огрызком рубчатого карандаша написал адрес.