Ланиста плюнул, и все вернулось на круги своя.
— Дорогая, твой парик куплен в Субуре? Или его тебе его кипасис делал на заказ? И сколько взял? А деньги выклянчила у своего щедрого родственника? — полная матрона средних лет сыпала вопросами, не давая Гайе открыть рот.
— Это мои волосы, — все же вставила Гайя, скромно опуская глаза.
— Ну да, конечно, — язвительно ответила матрона, как будто только и ждала этих слов. — За пару сотен сестерциев они и стали твоими. А до этого принадлежали какой-нибудь галльской рабыне.
Гайя не стала спорить, тем более, что всеобщее внимание собравшихся на очередную дружескую вечеринку приближенных Октавиана привлекло новое зрелище: в зал ввели несколько пар гладиаторов. Очень молодые, но с какой-то порочностью в слегка подведенных черной краской глазах, почти полностью обнаженные, если не считать крошечных сублигакулюмов из черной плотной материи и чеканных наручей с поножами. Вооружены они были обычными короткими римскими мечами, но без щитов.
От натренированного взгляда девушки не скрылось, что мечи практически не были заточены по всех длине лезвия, и только самая верхняя часть клинка была способна нанести рану — причем очень тонкую, потому что заточка была буквально бритвенной.
Одновременно началось несколько поединков — и они явно были тщательно продуманы, насыщены красивыми поворотами и каскадами ударов, которые в реальном бою не пригодились бы никогда. Там некогда терять силы на демонстрацию своих возможностей противника — там надо убить и двигаться дальше. Но эти парни с мечами танцевали, лишь обозначая бой и повинуясь звукам флейты, на которой играл такой же юный грек с длинными, падающими на плечи локонами темных волос, присыпанных блестками.
Но вот феерическая схватка закончилась, не принеся заметного ущерба ни одному из противников, несмотря на сопровождавшие все представление хватания за живот и грудь, падения к ногам наиболее красивых и молодых женщин. Женщины, к удивлению Гайи, принимали эту игру, нисколько не стесняя присутствующих мужчин, с которыми они и пришли на пиршество — приглашали прилечь рядом с собой, начинали кормить виноградом с рук…
Один из гладиаторов подошел к Гайе, протянув ей руку и глядя ей в глаза чувственным взором:
— Ты украшение этого праздника, и я заметил, что ты с особым интересом наблюдала за схваткой. Тебе нравятся сильные и храбрые мужчины?
— Да, сильные и храбрые, — негромко ответила она, пытаясь выстроить правильную линию поведения. — А вовсе не бродячие артисты с площади.
— О чем ты? — делано удивился гладиатор и попытался продвинуться к ней ближе, улыбаясь красивыми губами, вызвавшими завистливые взгляды словоохотливой матроны, возлежавшей на ложе триклиния рядом с Гайей, но обделенной вниманием этих мужчин, приглашенных специально, чтобы доставить удовольствие женщинам из окружения императора, пока мужчины соберутся в соседнем зале для несколько иных, но похожих увеселений.
Гайя отшатнулась, инстинктивно выставив руку — и наткнулась на громкие, еще более язвительные слова своей невольной «подруги» на этом пиру:
— Ах, дорогая, ты так убедительно изображаешь девственницу-недотрогу! Ты и сама могла бы стать лучшей в бродячей труппе.
Гладиатор, смекнув, что неприятности ему не нужны и деньги надо отрабатывать, тут же переключил свое внимание на матрону, зардевшуюся от радости даже под толстым слоем белил и румян:
— Да, пожалуй, стоит уделить все силы истинным ценительницам мужской красоты и храбрости…
Гайя содрогнулась, увидев, что весь зал заполнен обнимающимися парочками, а захмелевшие женщины смеются все более визгливо и постепенно спускают все ниже с плеч свои нарядные одежды из тонкой материи различных цветов.
Да, на войне ей было проще и понятнее…
Дни летели в таких безумных праздниках, посещениях бань с новыми приятельницами, раздражавшими ее своими бессмысленными интересами и разговорами. Да, конечно, пуховая постель в отведенных ей гостевых покоях императорского дворца была намного мягче и шире походной койки или просто брошенного на голую землю шерстяного армейского плаща — но все вокруг дышало тяжелой атмосферой заговора и недоверия.