— Твоя невеста быстро собирается, — зачем-то отвечаю я и отпиваю из бокала.
— Таки решил выпить? — Вадим кивает на стакан, а я понимаю, что купил алкоголь не задумываясь.
— Да, хочу расслабиться, — киваю и поворачиваю голову в сторону дорожек. — Ты забронировал?
— Конечно, — отвечает Вадим, а затем задает вопрос Яне: — Что ты пьешь?
— Апельсиновый сок, — спокойно говорит она, а я вижу, как его брови ползут вверх. — Твой брат купил, я не успела предупредить, что люблю, — Вадим понимающе кивает и забирает у нее стакан, ставя его на стол. — Я закажу твой любимый, — говорит он, встает и идет к бару.
— Так быстро меняешь вкусы? — тут же спрашиваю у нее, прекрасно помня, что любит она апельсиновый.
Я смотрю на нее и стараюсь понять, что не так.
Что с ней? Почему у меня ощущение, что это ее сестра-близнец?
Она, вроде, и Яна, но совершенно другая.
Даже сейчас.
Она сидит ровно, поставив руки на стол, а прежняя Яна устроилась бы на спинке дивана и закинула ногу на ногу.
— Это какой-то пазл? — спрашиваю у нее.
— В смысле? — она улыбается, и я понимаю, что она делает это для Вадима, который, скорее всего, смотрит в нашу сторону.
— Твое поведение, привычки, любимые блюда и напитки. Ощущение, что ты намеренно все меняешь. Даже внешность. Не хочешь быть собой?
— С чего ты взял, что знаешь, какая я?
— Знаю, Яна. Знаю. Я чертовски хорошо тебя знаю. Помню каждый чертов стон подо мной, знаю, какая ты, когда тебе хорошо. Ты извиваешься, призывно закусываешь губу и стонешь. Господи, как ты стонешь, — я говорю, а сам чувствую, что член стоит колом.
Я хочу ее.
И она меня хочет.
Она так часто-часто дышит, делает вдохи и выдохи, чтобы успокоиться, что у меня не остается сомнений — она возбуждена. Я перевожу взгляд на Вадима и спрашиваю:
— А он? Он знает, какая ты? Видел, как ты кончаешь, ощущал твои руки на своих плечах, когда ногти врезаются в кожу. Почти на грани удовольствия и боли. Знает, какая ты на вкус и как ты дрожишь, если провести языком по твоему клитору? — меня несет.
Я сам понимаю, что говорю лишнее. Вижу, как расширяются ее глаза, как она сверкает ими и буквально прожигает меня.
А я продолжаю слово за словом вгонять ее в краску.
До тех пор, пока она не говорит:
— Прекрати.
Но я и не думаю останавливаться.
— Ты помнишь, что я сказал тебе в последний вечер вместе? Помнишь, Яна? — она мотает головой, будто хочет избавиться от наваждения, а я вижу ее глаза, полные слез. — Я сказал тебе, что… — она не дает мне договорить.
Резко вскакивает, хватает со стола апельсиновый сок и рывком выплескивает его мне в лицо.
Мне кажется, что вокруг все замирает. Она остужает меня, и я смотрю на то, как она гордо уходит в сторону туалета.
А я… мне предстоит найти объяснение для своего брата, который ошарашенно смотрит ей вслед, а затем переводит взгляд на меня.
=Игра для одного зрителя
Яна
Толкаю двери, ведущие в женский туалет и включаю воду. Умываюсь. Раз за разом черпаю ледяную воду и умываю ею лицо, размазывая косметику.
Я забываю, что перед этим желательно снять линзы, не чувствую, что жжет глаза от большого количества туши, попавшей внутрь. Я не замечаю этого и продолжаю неистово тереть лицо.
Смотрю на себя в зеркале и мне хочется врезать по нему.
Разбить вдребезги и смотреть на его осколки, как на части своей души, которая уже давно разделена на сотни, а может и тысячи частей.
Я дрожу, как осиновый лист на ветру, вздрагиваю от каждого воспоминания, которое болезненно задевает сердце. Оказывается, оно все еще живое. Достала из сумки косметичку, поставила ее на раковину и стала снимать макияж ватным диском.
Я вытираю глаза, смываю помаду с губ, токалку с лица, и через полчаса смотрю на себя с новым слоем макияжа.
Размеренные движения, тени, подводка, тушь, тоналка, пудра, матовая помада.
Я успокаиваюсь.
Смотрю на свое отражение и мне становится чуточку легче. Я прятала воспоминания глубоко в себя, закрывала шторку и позволяла себе приоткрывать ее лишь изредка. Тогда, когда настоящая я рвалась наружу и требовала скорби.
Когда новый цвет глаз, волосы, тонна макияжа уже не спасали и даже сквозь них выглядывала прежняя Яна.
Слабая, чувствительная девушка, позволившая себе влюбиться в бедного художника.
Та, которая надеялась на счастье, думала, что может выжить в мире, где всем наплевать на чужие проблемы.