- Они уже примешаны, - сказал Дориан. - Ты сама только что призналась. Хотя это видно по тому, как ты на меня смотришь.
"Боже мой, неужели я так несдержанна?"
Конечно, в отличие от Женевьевы и кузины Джессики она лишена утонченности, зато у нее оставались еще здравый смысл и чувство юмора, которые пришли ей на помощь.
- Имеешь в виду, что я похожа на влюбленную школьницу?
- Да.
- А чего ты ждал? С твоей-то красотой.
- Я неизлечимо болен. Мой мозг разрушается, и через несколько месяцев я стану гниющим трупом.
- Знаю, но ты еще не безумен, а если это случится, ты будешь не первым сумасшедшим, с которым я имела дело, и уж точно не первым увиденным мною трупом.
- Однако ты не выходила за них замуж. И не спала с ними! Проклятие! Дориан отшвырнул в сторону одеяло и голым подошел к окну. - Я не хотел быть даже твоим пациентом, а стал твоим любовником. Ты поддалась чувствам, и это ужасно.
Он бы не счел это ужасным, если мог видеть себя сейчас: красивый, высокий и сильный мужчина.
- Ты же говорил, что провидение никому не обещает вечного счастья, возразила Гвендолин. - И тем более не дает каждому то, чего он желает. Провидение ведь не создало меня мужчиной, чтобы я могла стать врачом. - Она подошла к мужу. - Но сейчас я не жалею, что родилась женщиной. Ты заставил меня радоваться этому, а я достаточно практична и эгоистична, чтобы наслаждаться жизнью пока могу.
- О, Гвен!
Да, времени у нее осталось не так много. Его застывшее лицо и отчаяние в голосе сказали ей, что дела обстоят хуже, чем она думала.
"Но это в будущем", - напомнила себе Гвендолин и положила руку на грудь мужа.
- У нас впереди ночь, - тихо сказала она.
***
Он заставил ее радоваться тому, что она женщина.
"У нас впереди ночь", - сказала она.
Даже святой Петр, окруженный мучениками и ангелами, не смог бы устоять перед Гвендолин, а захлопнув за собой тяжелые врата рая и схватив ее в объятия, положил бы свое тело и душу (пусть даже вечную) на то, чтобы сделать ее счастливой.
Поэтому Дориан отнес свою жену на кровать и занялся с ней любовью, снова испытывая восторг оттого, что его любят, хотят, доверяют ему. Потом он лежал без сна, держа в объятиях заснувшую графиню и не зная, жив он или мертв, ибо не мог вспомнить, когда в последний раз чувствовал такое умиротворение.
И только под утро Дориан осознал причину своего блаженного спокойствия: ведь никогда в жизни он не сделал ничего хорошего другим людям. Он лишь представлял, как спасет мать, возьмет на континент, где ей не нужно будет лгать и притворяться. А когда соизволил навестить ее в Дартмуре, то даже не обратил внимания на ее прозрачные намеки и вернулся к своей веселой жизни.
Если бы он понял, остался бы здесь, помог бы отцу ухаживать за ней, они сумели бы обмануть деда и "специалистов" из Лондона. В клинике тоже все могло обвернуться иначе, ему надо было сыграть на дьявольской гордости деда и его чувстве долга. Раз мать в течение многих лет обманывала старого тирана, то и у него это получилось бы.
Даже после скандала ему не следовало в приступе детской истерики уезжать из Ронсли-Холла, может, тогда он чего-нибудь и добился бы. Используя деньги и влияние графа, продолжил бы, например, образование или занялся бы политикой.
Все умирают, кто-то раньше, кто-то позже, и нечего тут хныкать. Но горько прощаться с жизнью, сожалея об упущенных возможностях.
Именно это и тревожило его последние несколько месяцев.
Сейчас душа у него спокойна.
Благодаря жене.
Он сделал Гвендолин счастливой, заставил простить Господа за то, что тот сотворил ее женщиной, а это немалое достижение. Ведь она хочет быть врачом и, что не менее важно, использует деньги и влияние графа Ронсли на благие цели.
"Очень хорошо, - мысленно сказал ей Дориан. - Я не в состоянии выдать тебе врачебный диплом, но дам то, что могу".
***
После завтрака он повез жену на болота, куда ездил с матерью восемь лет назад.
Он помог Гвендолин спешиться, ограничив себя лишь коротким поцелуем, отвел к валуну у края тропы. Дориан положил на холодный камень свой сюртук и предложил ей сесть.
- Прошлой ночью ты сказала, что я не первый сумасшедший в твоей жизни, - начал он.
- Именно так, - откликнулась Гвендолин. - Доктор Эвершем, к которому перешла практика мистера Найтли, особо интересовался невралгическими заболеваниями и несколько раз позволил мне ассистировать. Конечно, не все пациенты были лишены разума, однако мисс Вэа считала себя одновременно шестью разными людьми, у мистера Бауеза случались дикие приступы, а миссис Пиблз... да покоится ее душа в мире...
- О деталях расскажешь позже, - прервал ее Дориан. - Я только хотел удостовериться, что понял тебя правильно. Боюсь, я был не слишком внимателен. Извини, со времени твоего приезда я постоянно отвлекаюсь.
- Не говори так! - воскликнула Гвендолин. - За исключением мистера Эвершема ты единственный мужчина, который воспринимает меня как врача. Ты не смеялся над моим желанием построить больницу, тебя не испугали рассказы о вскрытии трупов. - И, помолчав, добавила:
- Правда, ты слишком заботлив, но это благородная черта твоего характера.
- Слишком заботлив? - повторил Дориан.
Гвендолин кивнула.
- Ты хочешь защитить меня от неприятностей. С одной стороны, очень мило, когда с тобой носятся, а с другой - это слегка раздражает.
Дориан понимал раздражение жены. Гвендолин не нравилось, что ее держат в неведении относительно его болезни. Он обращался с нею как с глупой женщиной, то есть не лучше остальных мужчин.
- Так я и думал. - Он скрестил руки за спиной, борясь с желанием схватить ее в объятия и проявить "излишнюю заботу". - У тебя медицинский ум, ты смотришь на вещи иначе, чем мы, неспециалисты. Для тебя болезнь объект изучения, а пациенты - источник знаний. Их нездоровье не вызывает у тебя отвращения, так же как у меня диалоги Цицерона. - Дориан слегка покраснел. - Знаешь, я когда-то считал себя филологом-классиком.
- Знаю. - В ее зеленых глазах было восхищение. - Берти говорил, ты шел первым.
- Да, я не только красивый малый, - усмехнулся Дориан. - У меня к тому же есть.., был.., ум. Я тоже строил планы на будущее. Которые оказались.., не слишком продуманными, и все закончилось.., довольно плачевно.
Глупо чувствовать неловкость, ведь он собрался рассказать жене о себе. Она должна знать факты, все факты, чтобы принять обоснованное решение о своем будущем. Ее привязанность к нему - лишь слепое увлечение новобрачной, ответ на телесную страсть, которая влечет их друг к другу. Если, узнав обо всем, она захочет уйти, то сможет быстро успокоиться. Если же предпочтет остаться, то по крайней мере осознанно. Из уважения к ее характеру и уму он даст ей возможность сделать выбор, а потом, согласно ее решению, будет жить.., и умирать.
- Дориан?
Как нежно Гвендолин произносит его имя. Он навсегда запомнит это.., во всяком случае, пока работает его мозг.
Дориан с улыбкой повернулся к жене.
- Тебе хочется узнать подробности моей болезни, - сказал он. - Я пытался сообразить, с чего начать.
Восхищение в ее зеленых глазах тут же исчезло, они мгновенно стали изучающе-внимательными, что так заинтриговало Дориана при первой встрече с Гвендолин.
- Спасибо, дорогой. - Голос тоже звучал по-деловому спокойно. - Если не возражаешь, мне бы хотелось, чтобы ты начал со своей матери.
***
После ужина Гвендолин составляла в библиотеке список книг по медицине, которые надо привезти из дома.
Дориан устроился у камина с томиком стихов.
Она знала, как ему было трудно говорить о прошлом, но он слишком долго все держал в себе. В таких случаях люди, как правило, склонны преувеличивать масштабы своих проблем, а медицинское невежество Дориана лишь усугубило положение.