— Вполне, может быть, — грустно ответила я, кутаясь в одеяло. Было холодно. До дрожи.
Но от мыслей, что я смогла хоть что-то сделать сейчас для Вилли, мне становилось теплее. И плевать я хотела на принцессу, на факт измены и всего прочего, лишь бы он был жив. Я потёрла пальцами кольцо, которое теперь не сниму даже под пытками.
Мама ушла, оставляя меня одну. Анна принесла мне целый поднос с едой, и я даже поднялась и поела. Зашёл брат, посмотрел на бледную меня, и пошёл занимать моими обязанностями, время от времени забегая, чтобы что-то спросить.
Ближе к вечеру мне стало лучше. Я не теряла равновесия, когда стояла или куда-то шла, перестало знобить, и даже прилив сил был, но резерв как был пуст, так и остался. Так всегда бывает. Сначала восстанавливается физическая оболочка, а уже потом накапливается энергия. Было бы странно наливать молоко в кувшин с дыркой на дне. Неэкономично.
А вот уже вечером я всё же уговорила маму навеститесь тетю и дядю сегодня, а не ждать до утра, и Николас любезно согласился открыть для нас портал. Сам он с нами не пойдёт, потому что «на него тут дела видите ли свалились и ему некогда». Причем когда он это говорит, он смотрел на меня таким взглядом, что я подумала, а не отменить ли ему университет?
Брат открыл портал в дом дядя Вацлава.
— Дом не спали! — сказала мама, заходя в тёмное облако.
Николя картинно закатил глаза.
— Удачи, — сказала я ему, и пошла вслед за мамой.
В портале было сумрачно, и тьма клубилась возле моих рук, липла и играла с подолом моей юбки. Она всегда меня любила.
Из портала мы вышли в холле. Нас тут же встретил дворецкий, который забрал наши вещи у горничной и проводил нас в гостиную.
Дом был старый, как и сам род Моргов, о чём свидетельствовала картинная галерея на третьем этаже. Мама каждый раз с придирчивым взглядом рассматривала всё вокруг. Всё же она выросла в этом доме.
— Аделаида! — воскликнула тётушка. — Спасибо, что приехала, — кинулась она обниматься.
— Здравствуй, Матильда, — сдержано поприветствовала её моя мать. — Как Вацлав?
— Без изменений, — печальным голосом ответила она, а потом заметила меня. — Олли, и ты тут? — и тоже бросилась меня обнимать.
Тётушка была среднего роста и черными, как смоль волосами без единого седого волосика. Заплаканные карие глаза смотрели тускло, а на лице было столько морщин, что моя мать по сравнению с ней выглядела девчонкой, хотя они и были ровесницами.
— Здравствуй, тётя, — сказала я, целую её в щеку.
— Ты постарела, — заметила мама.
— Да, — у тёти опустились плечи. — Нервы ни к черту со всеми этими нападениями и казнями. Пойдёмте, — позвала она нас. И мы поднялись на второй этаж в спальню, где на кровати лежал изуродованный дядя Вацлав. В комнате было два целителя. Один делал свою работу, другой внимательно следил. На нас они не обратили никакого внимания.
— Четыре перелома, сотрясение мозга, внутреннее кровотечение, множество гематом, магическое истощение. Два раза приходил в себя, просил воды и снова терял сознание. Шансы на выздоровление мизерные, — быстро проговорила тётя.
Мама смотрела на старшего брата как на покойника. Он и был похож на покойника, бледный, местами фиолетовый, весь в бинтах и гипсе. И наверняка холодный.
Не знаю, что чувствовала в этот момент мама. По её лицу ничего не скажешь. Разве что побледнела немного, но этот пристальный взгляд, с которым она изучала тело дяди, оглядывая каждую его черту… так смотрят, когда хотят запомнить, оставить образ в памяти.
Целители молчали. Да и не нужно было ничего говорить. Их усталые лица говорили за них.
Я вышла из комнаты больного в каком-то оцепенении. Отовсюду веяло смертью и горечью соболезнований и утраты, от которых пробуждались воспоминания о смерти отца, о том, как он медленно угасал день за днём. Бесконечная толпа целителей у его кровати, мама даже к ведьмам обращалась, проводила свои ритуалы, но без толку.
И мы каждый вечер собирались за большим столом, понимая, что вот этот вечер может быть последним, и больше мы так никогда не соберёмся. Но последний раз мы собрались всей семьей на завтрак. Отец впервые за несколько месяцев почувствовал себя лучше, шутил и строил планы на будущее. И мы подумали, что всё… болезнь миновала и дальше впереди его ждёт выздоровление. И мы все выдохнули, а за два часа до обеда к матери подбежала служанка со словами:
— Миледи, лорд Черн… скончался.
Меня и брата отослали наверх, где мы и просидели весь оставшийся день. Мама к нам не заходила. Зато тётя Матильда была с нами и её дочь Глория, которая на год меня старше. И они всё говорили и говорили, рассказывали какие-то истории, а мы с братом смотрели друг на друга и понимали, что сейчас внизу происходит что-то такое, чего не передать простыми словами, потому что для каждого оно своё.
Из комнаты нас выпустили только на закате. И когда мы спустились вниз, одетые в ослепительно белое, нас встречали тревожные взгляды. И на домашнем кладбище, где ровными рядами лежали наши предки, тем вечером на один черный камень стало больше. И мама с плотно сжатыми губами, стеклянным взглядом и не единой пролитой слезой на людях провожала отца в белом шелковом платье.
И теперь дядя Вацлав. Ещё не мертвый, но одной ногой в могиле.
XII
Я услышала детские звонкие голоса, которые никак не вписывались в гнетущую атмосферу дома. А затем ко мне подбежали два моих племянника: один — справа, другой — слева. Одному три года, второму пять.
— Мирослав! Николай! — в коридоре появилась Глория. — Разве так я вас учила людей приветствовать?
Николай тут же сориентировался. Отпустил мою юбку, сделал шаг назад, поклонился и сказал:
— Добрый вечер, леди Черн, — и снова обнял меня. А Мирослав просто повторил всё за старшим братом.
— Привет, мои хорошие! — потрепала я их по макушкам. — Как ты их выдрессировала!
— А то! — Глория заправила вылезшую прядку за ухо. Девушка была в черном платье, которое было сшито по фигуре и без корсета. Тёмные волосы собраны в прическу на затылке.
— Привет, дорогая, — сказала она, и мы обнялись.
Мальчишки уже давно меня отпустили и убежали играть дальше, как будто и не было в доме больного человека.
— Читала о твоем горе в газетах, — продолжила она. — Мне очень жаль. Я считала вас идеальной парой.
— Мне больно об этом говорить.
— Понимаю, — кивнула она головой. — Я ждала, что ты приедешь поговорить.
— Честно говоря, вообще ни с кем не хотела об этом говорить. Даже думать об этом не хотелось.
— Прогуляемся? — спросила она. — Тут такой чудесный парк построили. Возле храма. Помнишь, там базар был?