Теофила нехотя поднялась, встала посреди комнаты и уставилась на фреску, хорошо освещенную утренними лучами. Джулия слезла с кровати, надела туфли и встала рядом. Долго ждала, когда нянька заметит. Но та лишь пожала плечами:
— Не знаю… дерево что ли?
Джулия обняла старуху:
— Разве сеньора в центре не похожа на Марену?
Нянька вновь пригляделась:
— С чего бы ей быть похожей? Ничуть не похожа.
— Как же?
Джулия подошла ближе, задрала голову и обомлела — впрямь, не похожа. Волосы темнее, да и само лицо иное… Но как же так?
Нянька широко улыбнулась:
— Она, скорее, чем-то на тебя похожа, моя деточка, чем на твою сестрицу.
Джулия лишь опустила голову, недоумевая. Надо будет все выяснить, как только вернется Альба. Не могло же обеим привидеться? Та не заставила себя ждать, протиснулась в дверь, сияя широкой улыбкой:
— Доброго утра, сеньора! Какое славное утро! Дженарро пришел в себя, хорошо поел. Сеньор Фацио попросил помочь одеться. А вся прислуга опять кота тиранихи ищет и не найдет!
Джулия насторожилась:
— Одеться? Он сам к тебе вышел?
Та даже залилась краской:
— Да, сеньора. Услужила, как могла, все честь по чести. — Она полезла за корсаж и вытянула сложенную бумагу: — А вам велено немедля передать это…
— Что это?
Та пожала плечами:
— Ну откуда же мне знать? Прочтите и узнаете.
Джулия развернула бумагу дрожащими руками и различила уже знакомый почерк:
«Сеньора Джулия, сегодня в полдень я буду ждать вас в бухте Розабеллы. Вы покажете мне грот».
Подписи не было.
Глава 56
Альба насупилась, даже побледнела, глядя на Джулию:
— Что там, сеньора?
— Который час?
Служанка пожала плечами:
— Должно быть, около девяти.
Джулия молчала, сама не понимая, почему ее охватило такое беспокойство. Даже в горле пересохло, а пальцы пробирала едва различимая колкая дрожь. Впрочем, от всего, что связано с этим гротом, веяло чужеродными силами. Недобрыми силами. То, что так искалечило Фацио и Дженарро, не могло быть добром.
Альба не выдержала:
— Да что стряслось-то, сеньора? На вас лица нет. Что в этом письме?
Джулия сглотнула, стараясь взять себя в руки:
— Ничего особенного. Сеньор Фацио хочет видеть меня в саду. В полдень. Приготовь самое простое платье… Серое, дорожное. И крепкие кожаные башмаки.
Альба лишь нахмурилась:
— Зачем дорожное?
Джулия отмахнулась:
— Делай, что велят.
Альба поджала губы, сразу поняв, что сейчас госпожа не расположена к разговорам. Присела в легком поклоне:
— Как угодно, сеньора… Мне прикажете с вами? В сад?
Джулия покачала головой:
— Нет. Возвращайся к Дженарро.
Нянька выступила вперед:
— В сад я пойду.
Джулия вновь покачала головой:
— И ты останешься, нянюшка. Поручаю тебе Лапу. И запрещаю слоняться по дому до моего возвращения. — Видя, что старуха насупилась, она ласково добавила: — Лапушку больше не на кого оставить. Тираниха его не выносит. Если оставить его одного в покоях, боюсь, какая беда может случиться. Ты ее еще совсем не знаешь, няня. Кроме тебя и Альбы я больше никому не могу доверить Лапу.
Джулия тут же повернулась к Альбе, найдя удачный предлог, чтобы перевести тему:
— Альба, так что там с этим котом?
Та пожала плечами:
— Видать, опять где-то затаился. Служанки бегают, как угорелые, все кискисают. Языки, небось, онемели! Представляю, как там тираниха рвет и мечет! Хоть бы подольше не находился! Чтобы ее перекосило!
— Он, ведь, ночью к нам в окно лазал.
Альба вытаращила глаза:
— Кто? Кот?
Теофила прижала ручищу к груди:
— Господь всемогущий, как напугал! Чуть жизни не лишилась!
Джулия невольно улыбнулась:
— Няня на сундуке постелила, совсем как ты в тот раз. Так и обнаружилось. Опустошил Лапушкину миску и так же ушел в окно. И выходит, он этак едва ли не каждую ночь шнырял. А мы думали, Лапа по ночам спускается.
Альба поджала губы, закачала головой и даже яростно махнула сжатым кулаком:
— Может, от него он на балдахин-то и влез, чтобы не ободрал? Так вот почему он с утра всегда был голодным… Эх, если бы знать, сеньора! Давно бы крысиной отравы насыпали, да и дело с концом! Чтобы он тут не шастал!
Джулия даже повысила голос:
— Довольно! Чтобы я больше такого не слышала. Какой ни есть — а все живой.
Альба даже покраснела:
— Простите, сеньора. Не буду. Но, уж, больно гадкий!
Теофила осенила себя охранным знаком:
— Истинное чудище!