Марена искренне рассмеялась, аж от сердца отлегло. Порывисто обняла:
— С падучей тебя потом никто замуж не возьмет. Это уж слишком. — Сестра разжала объятия, отстранилась: — Знаешь, мне давно надо было тебе открыться. А стыдилась. Вон ты какая у меня умница, враз все обдумала. И легче стало.
Джулия смолчала, лишь натянуто улыбнулась. Где уж тут, обдумала… но Марене не надо знать о ее сомнениях. На словах — все красиво. А как быть на деле… Одному Безликому богу известно. Разве что, Фацио отправится вслед за отцом. Мрут и старые, и молодые — никогда ведь не знаешь… Но сегодня другие заботы — надо выдержать проклятый вечер, не уронить лица. Церемония пышной не будет — лишь дворянство Лимоза и свита ненавистного жениха. Могли бы и семейством обойтись: траур — есть траур, но и Соврано, и брату нужны свидетели, для того все и затеяно. Без огласки этот союз бесполезен. Страшным слухам надо положить конец.
Джулия оставила приободрившуюся Марену на попечение служанок, обещая скоро вернуться, а сама отправилась к себе, одеваться. Не дело девице Ромазо выставляться перед гостями неопрятной дурнушкой. Матушка бы такого точно не одобрила. Нужно всегда сохранять достоинство.
Просторный холл внизу, под внутренним балконом, опоясывающим стену, гудел от звуков, словно растревоженный улей. Шарканье ног, голоса слуг, возня, стук и перебранки. Время от времени раздавался ровный голос дворцового управителя, раздающего указания. Решение о проклятой помолвке было принято так поспешно, что Паола едва успевала все подготовить. Большую дворцовую залу с утра украшали гирляндами нарциссов и натирали паркет. Будто для праздника. Но сейчас вся эта суета вызывала лишь тревогу.
Джулия обогнула холл и вошла в свои покои — прямо напротив покоев сестры. Служанки уже разложили на кровати желтое платье из шитого золотом аксамита, поклонились, когда Джулия вошла.
— Все готово, сеньора, — Альба, старшая над ее комнатной прислугой, почтительно поклонилась.
Джулия бегло окинула взглядом комнату:
— А где Лапа?
Альба опустила голову:
— Не знаю, сеньора. Все покои обсмотрели.
— Нужно сыскать. Должно быть, снова в подвале. И запри его в своей комнате. Не хватало, чтобы к гостям выбежал.
Альба приложила руку к груди:
— Госпожа, миленькая, ведь не идет ни к кому, кроме вас. Начнем по дому искать — еще пуще забьется. Или укусит, как в прошлый раз. Уж не знаю, что у него за зубы такие, так ведь две недели заживало!
Джулия лишь кивнула:
— Сейчас сама разыщу.
Альба была права. Лапушка, маленькая призрачная лисица, не признавал никого кроме хозяйки. Шел на руки разве что к Марене, но та его не любила. Амато предпочитал его вовсе не замечать, а Паола терпеть не могла. Грозилась вышвырнуть или посадить в клетку, но Джулия отстояла питомца всеми правдами и неправдами. Готова была сражаться за очаровательного пушистого ушастика до последнего.
Она нашла его на площади у фонтана в день похорон матушки. Лил дождь, а зверек жался у каменного бортика, вымокший насквозь. Крошечный, дрожащий. Джулия приняла его тогда за котенка. Забрала, обсушила, обогрела — и безвозвратно влюбилась в мягкую голубую шерстку, огромные трогательные ушки и хитрые золотистые глаза. Он немножечко скрасил горе утраты. Лапушка — другого имени и быть не могло! Как и речи о том, чтобы расстаться с ним. Оставалось лишь догадываться, как этот редкий скрытный зверек оказался в городе.
За три года малыш подрос, стал размером со среднюю кошку. Рядом с хозяйкой не слазил с рук, а в ее отсутствие норовил прошмыгнуть в подвал — излюбленное место охоты на мышей.
Джулия запалила фонарь и спустилась по крутым каменным ступеням. Пошла по низкому сводчатому коридору мимо запертых кладовых и клетей. Одна из дверей была приоткрыта, выбивался лучик дрожащего света.
Джулия неслышно шмыгнула мимо, не желая смущать слуг, углубилась в коридор:
— Лапа! Лапа!
Ответом была лишь тишина, но обычно Лапушка охотился в помещении, где складировали пустые бочки. На подходе Джулия вновь прислушалась, уловила знакомое потявкивание — так и есть. Лапу всегда тянуло в подвал…