— Удачи, брат мой, — сказал он, шагнув в свет газового фонаря. — Как вы знаете, мы во Франции не настолько смелы, но на это у нас есть веские причины.
Бессетт тонко улыбнулся:
— Я понимаю, куда вы клоните, Дюпон. Скоро уже все будут задаваться вопросом, закончится ли когда-нибудь политический переворот во Франции.
Француз приподнял широкое плечо.
— Только не на моем веку, — ответил он спокойно. — И все ваши прекрасные достижения здесь, в Лондоне, никогда не изменят этого факта.
— Да, к сожалению, возможно, вы правы, — сказал Бессетт. — Что касается дома — он называется Общество Сент-Джеймс. Любого брата из Общества золотого креста, который путешествует по Англии, мы будем рады приветствовать в резиденции. И даже тех, кто не поддерживает объединение.
— Благодарю, но я не должен задерживаться. — Француз тревожно повел плечами. — Итак, мой новый брат, мы идем? Есть ли у вас экипаж?
Бессетт кивнул головой в сторону трактира.
— Общество пришло на встречу с вами, Дюпон. Они ждут внутри.
И тут дверь в «Проспекте» распахнулась, и оттуда вывалилась парочка безвкусно одетых хохочущих девиц, под руки держащих с двух сторон моряка — незадачливого молодого лейтенанта. Он казался богатым, пьяным и совершенно одураченным, а это, как известно, — легкая добыча любой проститутки.
Француз оценивающе посмотрел им вслед, а затем пренебрежительно проворчал:
— Ах, брат мой, жизнь одинакова во всем мире, не так ли?
— Да, после этой парочки бедолаге до Дня всех святых будет больно мочиться, — проворчал Бессетт. — Пойдемте, Дюпон. Здесь, в «Проспекте», сносный бренди и всегда тепло.
Внутри, в пивной публичного дома стоял гул — вокруг шершавых, разбитых столов сидели мужчины из верфей, а трактирные служанки шуршали платьями, лавируя между столами с изящно поднятыми высоко над головой подносами с пивными кружками. Грузчики, корабельные плотники, моряки всех национальностей, даже случайно оказывавшиеся здесь судовые магнаты — все они в конце концов приходили в «Проспект», где можно было в хорошей компании съесть горячее блюдо и запить его пинтой пива.
Бессетт повел Дюпона, и, обогнув бар, они попали в более тихую комнату, где столы стояли вдоль ряда маленьких застекленных окон, выходящих на реку. Трое его коллег тут же поднялись со своих мест и пожали руку Дюпону, приветствуя его. Но Бессетт, хорошо зная своих приятелей, видел натянутость в каждом движении их мускулов и проявлении чувств в общепринятом смысле, — каждый выдавал привычную настороженность. Даже если Дюпон и был представителем Братства, он все равно приехал как агент Галльской конфедерации, радикальной и скрытной секты.
— Добро пожаловать в Англию, сэр. — Священник, преподобный мистер Сазерленд, указал на пустой стул. — Приятно встретиться с одним из наших братьев за морем. Мои коллеги, Рутвейн и Лейзонби.
Последовал обмен рукопожатиями, а затем Рутвейн щелкнул пальцами одной из девушек, отправив ее за бутылкой бренди.
— Итак, Дюпон, я услышал от своих католических соотечественников в Париже, что надвигается беда, — начал Сазерленд, как только бутылка и бокалы были расставлены на столе. — Вы приехали из-за этого?
Дюпон глотнул бренди, и его покрытый шрамами рот еще больше изогнулся. Он сразу же опустил бокал.
— Вы правы, ребенок попал в чужие руки, — сказал он. — Нам требуется ваша помощь.
— Ребенок? — Темное лицо Рутвейна окаменело. — Дар, вы имеете в виду?
Француз поскреб рукой по тому, что выглядело как однодневная щетина.
— Похоже, что так, — согласился он. — Хотя ребенку нет еще и девяти лет, обстановка… внушает беспокойство.
— Какое же? — Лорд Лейзонби, грубый широкоплечий мужчина, откинулся на стуле, расставил свои обутые в ботинки ноги пошире и начал рассеянно крутить бокал, стоящий на поцарапанном дубовом столе. — Хранители в Париже не могут поспевать за своими расходами?
Дюпон ощетинился.
— Как вы знаете, в нашей стране царит беспорядок, — лязгнул он зубами. — Наш король в настоящее время проживает здесь — в полном изгнании, и даже в наше время мы с трудом можем удерживать чернь от того, чтобы они не выкатили проклятую гильотину снова. Да, милорд Лейзонби. Мы не всегда можем поспевать за своими расходами. На самом деле мы часто боимся за свои головы.
Рутвейн провел темной рукой с длинными пальцами по столу.
— Довольно! — скомандовал он. — Будем вести себя, как цивилизованные люди. Дюпон, расскажите нам, что произошло. И постарайтесь изложить покороче. У нас не так много времени.
— Да, у тебя ведь, мой друг, через несколько дней свадьба, — сухо заметил Лейзонби. — А после этого ты отправишься домой в Калькутту. Думаю, мы с Бессеттом догадываемся, на кого будет возложена эта задача.
— Именно. — Голос Рутвейна стал напряженным. — Теперь скажите, как зовут этого ребенка и насколько сильна ваша уверенность, что он является Даром?
— Ребенка зовут Жизель Моро. Что касается другого, мы достаточно уверены, чтобы бояться за нее. Дар обладает силой из-за отцовской крови. Ее мать, Шарлотта, — англичанка.
— Англичанка? — резко спросил Рутвейн. — Какого она происхождения?
— Обедневшие дворяне около Колчестера, — ответил француз. — Они нашли деньги, чтобы отправить ее в школу в Париж, и она отблагодарила их тем, что влюбилась в скромного клерка при королевском дворе — незаконнорожденного племянника виконта де Лезанна. С тех пор она мало общалась со своей семьей.
— Они отреклись от нее?
— Кажется, так.
— Лезанн? — Лорд Бессетт обменялся тревожными взглядами с мистером Сазерлендом. — Я слышал это имя. Оно часто звучит в судебной хронике, не так ли?
Дюпон кивнул.
— Пока что беды обходят его стороной, его ни в чем не обвиняли, — сказал он с горечью. — Он умный дьявол, наш Лезанн. Пережил падение Луи-Филиппа, теперь внушил к себе любовь бонапартистов, даже несмотря на то, что все шепчут, что на самом деле он — сторонник свергнутого режима.
— А что вы думаете на этот счет? — спросил Бессетт.
Француз пожал плечами:
— Я думаю, что он — таракан, а тараканы всегда выживают. В общем-то мне наплевать на его дела. Но он взял эту англичанку под свое крыло, чтобы использовать ее ребенка, а вот это для меня очень важно. И теперь он отправил их в Брюссель, где служит эмиссаром при дворе короля Леопольда.
Руки Бессетта невольно сжались в кулаки.
— Из одной страны с политической неопределенностью в другую, — пробормотал он. — Мне не нравится, как это звучит. Дюпон, именно этого мы и хотели избежать во имя объединения нашего Братства.
— Я понимаю, но это — Франция, о которой мы говорим, — сказал Дюпон спокойно. — Никто никому не доверяет. Наша организация в Париже — пока мы еще существуем — связана по рукам. Лезанн не блещет отзывчивостью. Если он взял этого ребенка, то это было сделано ради его собственных интересов. Именно поэтому меня и послали сюда. Вы должны вернуть ребенка.
— Конечно, мы хотим помочь, — мягко сказал Сазерленд. — Но почему именно мы?
— Как я сказал, мать — англичанка, — ответил Дюпон. — Ваша королева желает, чтобы ее подданные за границей находились под защитой, не так ли? Полагаю, у вас есть право на это.
— Не знаю, что и сказать, — осторожно заметил Рутвейн.
Француз высокомерно приподнял бровь.
— Мы знаем, кто вы, лорд Рутвейн, — сказал он. — Наслышаны и о вашей работе в Индостане. Вы пользуетесь благосклонным вниманием вашей королевы и ее покровительством. Король бельгийцев — ее любимый дядя. Вы что, действительно собираетесь наказать Галльскую конфедерацию только потому, что мы остаемся верны себе? Единственное, о чем мы просим, — воспользоваться вашим влиянием, чтобы вырвать наш Дар из рук дьявола. Чтобы этот негодяй не занимался ее воспитанием и не использовал в гнусных целях.
— Ну разумеется. — Голос Рутвейна стал напряженным. — Никто из нас не хочет этого.
— Но что с мужем этой женщины? — спросил Бессетт.
На мгновение Дюпон крепко сжал свои деформированные губы.
— Моро мертв, — наконец ответил он. — Убит спустя две недели после отречения короля. Однажды поздно ночью он был вызван в свой кабинет рядом с дворцом — кем, мы не знаем, — но, так или иначе, шторы загорелись. Ужасная трагедия. Никто не верит в то, что это был несчастный случай.