В ее глазах читалась ненависть.
— Поняла, — тихо прошептала я.
— Живо привела себя в порядок и к жениху! — шипела мамаша.
Жених топтался рядом. Злой, насупленный.
Папаша его, бодрый старичок, всыпал ему плетей. У жениха были все ладони исчерчены кровавыми полосами, на щеке вспухало рассечение. Женишок тоже жениться не хотел, его заставляли. С большим интересом он выколупал бы мне глаза. Но его принуждали вести себя прилично.
И он страдал.
— Ты поняла меня?! — шипела разъяренной гадюкой мамаша.
— Поняла, — обреченно прошептала я.
— Иди, иди, иди!
Впереди меня маячила украшенная цветами и лентами беседка.
Романтика.
Старичок плетью гнал туда пускающего слюни баронета и откидывал далеко прочь всю мало-мальски крупную гальку.
— Давай!
Я неуверенно шагнула вперед.
Голова все еще кружилась, да и под глазом, на пол-лица, расплывался синяк.
Но кого это волновало!
— Пошла!
Я шагнула по направлению к беседке.
Старикашка с плетью спешно прятался в кустах и тоже что-то шипел своему сыночку.
Наши служанки с корзинами стиранного белья жалостливо охали рядом с тропинкой к беседке.
Сжав зубы до боли, я сделала еще шаг.
Наверное, аристократы на гильотину поднимались шустрее, чем я шла к месту очередного свидания с женишком.
Но тут, на мое счастье, к моим ногам из травы выползла ощипанная курица.
Она кролем гребла лысыми крыльями, закатывала глаза, и тянула «ко-ко-ко-о» как «быть или не быть».
— Бедная птичка! — вскричала я.
План созрел в голове молниеносно.
Надо мной препод издевался! А теперь что, я позволю еще и этому дурачку меня бить? Ну уж нет!
— Я сейчас! — воскликнула я, подхватывая несчастную курицу. — Только похороню страдалицу! Видите — она испускает дух?!
Курица помирать и не думала.
Ну, лысая, ну, испуганная…
Она даже посмотрела на меня, как на дуру. Мол, себя похорони, зомби. Это у тебя голова разбита.
Но я уже подхватила птицу на руки и ломанулась в сад.
Чуть дальше, у пруда, служанки наши сушили стиранное белье. Свои платьица в том числе.
И я, подбегая к натянутым веревкам с развешанными на нем сарафанами служанок, дергала нервно шнурки и ленты, чувствуя, как ослабевает корсаж и платье сползает с плеч.
К пруду я добежала, волоча сползшее платье ногами.
Пнула изо всех сил кринолин, и тот, словно подбитый корабль, шлепнулся в заросли кувшинок и пошел ко дну.
Курица в моих руках смотрела на все это вытаращив глаза и раскрыв клюв.
На веревке я раздобыла косынку, старую шаль и почти просохший балахон с тонким пояском.
Быстро закутала лысую несчастную курицу, повязала косынкой волосы и натянула нехитрую одежку.
Меня долго обижали и унижали в той жизни. В этой я и пальцем себя тронуть не позволю!
Значит, надо бежать.
Где-то в беседке недовольно порыкивал женишок.
Я слышала, как он расшатывает доски на сидениях. Вероятно, строит планы, как огреет меня доской по спине.
Но этому не бывать! Побег, только побег спасет меня!
Крепко прижимая к себе спасенную курицу, я ломилась сквозь кусты прочь из сада, и где-то впереди, на дороге, мне уже мерещился скрип колес старенькой повозки.
Глава 4
Владелец повозки оказался человеком жалостливым.
Увидев мое перепуганное лицо с синяком на виске, мою растрепанную одежду, он взял меня к себе на воз без лишних вопросов.
Наверное, подумал, что на меня разбойники напали.
Да так оно и было.
От удара камнем в висок я стала редкостной красавицей.
И без зеркала можно было оценить масштаб бедствия.
Вся левая половина лица налилась болью, веко нависло над глазом. Наверное, еще и посинело.
Щека и губы распухли.
Я даже плакать не могла, потому что было больно.
— А есть ли поблизости место, — прошепелявила я, — где можно на работу устроиться? Мне любая работа сгодится. Жить-то на что-то надо…
Возница оглянулся на меня, зарывшуюся в его сено, перевел взгляд на мою курицу, торчащую из свертка из шали.
— Вероятно, — неуверенно произнес он, — если ты в птицах разбираешься, тебя на фермах могли бы принять…
— На фермах? Что за фермы?
Возница снова с любопытством на меня глянул.
— Ты издалека, наверное?
— Да, так и есть, — легко согласилась я. — Из далекого… далека.
— Фермы мамаши Ферро, — охотно пояснил возница. Он не прочь был поболтать. — Там всегда нужны рабочие руки. Только… выдюжишь ли?