Эта крошка пнула его. И сильно. Насмешливый интерес Девона в течение нескольких секунд перерос в изумленный гнев, сменившийся сильным раздражением после того, как она выскочила из комнаты, громко хлопнув дверью, пылая, очевидно, праведным негодованием.
В общем, и целом это был новый и крайне неприятный опыт. Женщины редко отвергали его заигрывания и уж точно никогда не пинали его ногами, перед тем как покинуть комнату.
Проклятье, что было не так с этой женщиной? Простого «нет, благодарю вас» было бы вполне достаточно. Хотя… Он потер ладонью голень, поморщившись от боли. Возможно, он чересчур крепко прижимал к себе эту малышку, слишком сильно желая побороть чертово действие проклятого кольца-талисмана. Честно говоря, он не имел в виду ничего плохого. Просто-напросто, это было осознание того, как идеально она подходила для воплощения его планов — именно здесь, в его руках — и поэтому он так не хотел обращать внимание на просьбу выпустить ее из объятий.
Конечно, большинство из знакомых ему женщин вряд ли стали бы жаловаться, подержи он их в своих объятиях даже гораздо дольше, чем несколько несчастных минут. Прояви он свой интерес, и многие остались бы там, где они были, и даже предложили бы, в свою очередь, дополнительные развлечения, чтобы разнообразить эту, восхитительно нарушающую рамки этикета, ситуацию. Но очевидно, что лондонские девицы были менее щепетильны, чем шотландские барышни. Может быть, в какой-то степени, они вели себя так из-за его положения в лондонском обществе…
Предательская мысль возникла у него в голове и захватила мысли. Что, если все женщины, которые ложились с ним в постель, делали это не потому, что это был он, а потому что он был Сент-Джон?
Он опустил взгляд на свою выступающую «конечность», как назвала символ его мужественности эта крошка, и почувствовал, как его охватывает облегчение. Возможно, его имя и служило причиной для некоторых женщин попасть к нему постель, но не оно заставляло их требовать, просить и умолять позволить им в нее вернуться.
Чувствуя себя более уверенно, Девон поднялся и начал одеваться. У него не было способности Тилтона разглаживать все складки на одежде, но, в любом случае, Девон и сам неплохо справился. Конечно, его галстук был сильно помят, но здесь, в этой глуши, кто об этом узнает? Он завязал его так хорошо, как смог, и приколол сапфировой булавкой к рубашке. Он как раз нагнулся, чтобы выловить свои сапоги из-под кровати, когда наткнулся взглядом на кольцо-талисман Сент-Джонов, — оно по-прежнему лежало на подставке для свечей, на ночном столике. Он сузил глаза, протянул руку и дотронулся до изящного серебряного ободка.
Под его пальцами кольцо было теплым и неожиданно гладким, несмотря на руны, выгравированные по кайме. По какой-то причине, ощущение гладкого металла напомнило ему ту девушку. Она вся была колючая внутри, и в тоже время удивительно мягкая на ощупь.
Он провел пальцем по изгибу ободка, мысленно погружаясь в воспоминания. Неожиданно он осознал, что поспешно отходит от столика, сжав в карманах кулаки. Черт возьми, если он не будет осторожным, то будет окольцован еще до конца дня.
Только, конечно, он будет женат не на этой дерзкой девчонке, — и не только потому, что она абсолютно не подходит, нет, гораздо более важную роль сыграет необоснованная неприязнь, которая появилась у нее к его присутствию, — доказательство тому — синяк на его голени. Он понимал, что она ранила не только ногу; пострадала также его гордость.
Девон продел руки в жилетку. Он знал, что были женщины, которые не отвечали на его заигрывания, хотя и сомневался, что у них была такая же кремовая кожа, золотисто-рыжие волосы, и, главное, отвага, как у той, которой он позволил сбежать.
Черт. Он повернулся спиной к кольцу и вытащил сапоги из-под кровати, слегка поморщившись, когда обнаружил грязь на некогда блестевшей от чистоты коже. Вздохнув, он подошел к окну и открыл его, затем перегнулся через подоконник, чтобы почистить обувь над растущими внизу зарослями, и замер на мгновение. Его легкие наполнил аромат трав и цветов, растущих в саду. Как бы плохо не велось хозяйство в Килкэрн Касл, сады были великолепны. Зелень травы напомнила ему цвет глаз той девицы, которая лягнула его.
Черт. Я опять это делаю. Судя по всему, у него обнаружилась слабость к женщинам с зелеными глазами и остроносыми туфельками. Он закрыл окно, затем поднес сапоги к свету. На них теперь не было грязи, но все же они были покрыты налетом сажи серого цвета. Тилтон бы это не одобрил.