Когда пауза затянулась, Умберто откашлялся и произнес:
– А по-моему, это ничего не меняет. Ведь вы сами сказали, что воспоминание становится вашим? Так какая разница? Все было честно.
– Я тоже так считаю, – встрял капитан. – И все-таки, какое отношение имеет это к нашему предыдущему разговору?
– Самое прямое, – Эсме не поднимала взгляда. – Я могу спрятать как чужое, так и собственное воспоминание.
– Вы это уже проделывали? – Голос Крейна показался ей странным.
«Ты пожалеешь, но будет поздно...»
– А разве у вас нет воспоминаний, от которых становится больно? – тихо спросила она, чувствуя, как затянувшаяся было черная дыра в памяти вновь начинает саднить тупой болью. – Разве вам никогда не хотелось, чтобы пришел целитель души – и избавил от боли, которая иной раз бывает страшнее всякого телесного страдания? Я... мне слишком многое пришлось потерять. Невыносимо жить с таким грузом, и я предпочла от него избавиться.
– И от этого стало легко и приятно? – поинтересовался магус столь ядовито, что Эсме ощутила во рту горький привкус. – Да? Я прав?
Она покраснела. Крейн по-прежнему сидел спокойно, вальяжно, но плясавшие в его разноцветных глазах огоньки придавали капитану довольно-таки безумный вид. Его рука безотчетно сжимала вилку, и Эсме вдруг подумала, что этот странный человек может превратить в оружие даже перышко...
– Да, вы совершенно правы, – сказала она тихо, но уверенно. – Я сама принимала решение, и мне показалось, что этот выбор лучше, чем прыжок со скалы вниз головой.
– Ага, – теперь голос капитана сделался глумливым. Он отбросил вилку и поднес руку к лицу. – Джа-Джинни, что-то у меня воспалился заусенец на мизинце. Как ты считаешь, может, лучше отрубить палец?
– Воля ваша, капитан, – откликнулся человек-птица с безразличным видом. – Нужна помощь?
– Нет, я сам. – Эсме, внутренне холодея, следила за тем, как Крейн аккуратно укладывает отставленный в сторону мизинец правой руки на столешнице, примеряется, заносит нож. За мгновение до того, как завершить начатое, Крейн обратил к ней бледное лицо: его губы кривились в усмешке, глаза светились. – Как по-вашему, я в своем уме?
Вопрос пришелся как нельзя кстати.
– Да вы все тут ненормальные... – Эсме выскользнула из-за стола, бросила на пол салфетку. – Ненормальные!
Она выбежала из каюты на палубу, ни разу не оглянувшись.
«...а ведь тебя предупреждали, что на каждую стену найдется таран, а на каждый замок – ключ».
Она пришла в себя возле фальшборта. Темнота превратила океан в бездну без конца и края, без верха и низа; казалось, «Невеста» – это все, что осталось во вселенной. Но Эсме не испугалась, ее гораздо больше страшила совсем другая бездна.
Во тьме проплывала странная мелодия, рисуя узоры из звезд, заигрывая с ветром и волнами. Эсме закрыла глаза: целительнице хотелось, чтобы музыка вытравила из ее ума все мысли, вошла в сознание и осталась там навечно. Отчего простые и понятные вещи так сложно объяснить?
Музыка все еще витала в воздухе, когда свет фонаря на мгновение заслонила тень; по палубе прошуршали кончики крыльев.
– Я должен извиниться за свое поведение, – сказал Джа-Джинни очень серьезным голосом. – Но не ждите, что капитан поступит так же. Придется смириться.
– Нам недолго друг друга терпеть. – Эсме сглотнула непрошеные слезы. – Завтра вечером мы прибываем в Ламар?
Крылан вздохнул.
– Совершенно верно. Я бы очень хотел, чтобы там нам удалось все решить.
Она промолчала, и человек-птица вдруг добавил:
– Он слишком ценит свои руки, чтобы сделать нечто подобное. Хотя мог бы наделать глупостей, разозли вы его еще хоть чуть-чуть. Если уж он выходит из себя, то... делает это по-настоящему.
– Что такого я сделала? – со злостью отозвалась Эсме. – И отчего тогда вы его подзадоривали, а не останавливали?
– Захоти я его остановить, дело бы точно закончилось бедой. Кристобаль в этом смысле похож на ребенка – делает именно то, чего нельзя. А вот что касается того, что сделали вы... – Крылан с растерянным видом почесал затылок. – Видите ли, Эсме, капитан твердо убежден в том, что память – самое ценное богатство, которым обладает человек. Блага земные можно отнять, здоровья рано или поздно лишается каждый, даже магусы, но вот память неприкосновенна и сокрыта от посторонних. Знаю, мое объяснение звучит странно, но больше мог бы рассказать только сам капитан Крейн... однако, боюсь, до завтрашнего вечера он не станет вообще ни с кем разговаривать.
– Я все равно не понимаю...
Когтистые руки крылана легли на планшир. Эсме не видела выражения его лица, но вполне могла себе представить.
– Если я скажу, что из-за этого он поссорился с лучшим другом и тот покинул «Невесту», вам станет понятнее?
Эсме покачала головой.
– Мне казалось, его лучший друг – вы.
Джа-Джинни рассмеялся.
– Это случилось очень давно, когда капитан был в большей степени... в своем уме. Теперь у него нет друзей. Его жена и любовница – «Невеста ветра», его семья – команда. Это великое благо и страшный груз, каждый миг нести ответственность за столько живых существ. Вы должны понять, что Кристобаля Крейна нельзя мерить той же меркой, что и остальных людей. Даже в своем безумии он особенный.
– И все капитаны фрегатов такие?
Крылан покачал головой.
– Я же сказал, Эсме. Он необыкновенный. Вы многого не знаете, и это хорошо. Просто поверьте мне на слово.
Поверить – это было не так уж сложно. Но кое-что из сказанного Джа-Джинни было уж слишком странным и пугающим.
– Память, – пробормотала Эсме. – Нет, это вовсе не богатство. Это проклятие, страшнее которого нет на свете...
Крылан покачал головой.
– Тогда вы никогда не сумеете найти общий язык с капитаном, Эсме.
Она, не отвечая, перегнулась через фальшборт и взглянула туда, где волны ласкали корпус «Невесты ветра». В темной воде внезапно промелькнуло что-то серебристое, большое – рыбина? Целительница уже хотела сказать крылану, что за ними следует какой-то странный зверь, как вдруг раздался звук шагов.
Хотя Эсме и не видела, кто именно вышел на палубу, она почувствовала: это капитан. Ей показалось, что ночной воздух сгустился, а плеск волн сделался тише; она спиной ощутила, как Крейн оглядывается, вздыхает, проводит рукой по волосам, – но вслед за этим прозвучали совсем не те слова, которых она ожидала.
– Вахтенный! – рявкнул капитан, и тотчас послышался голос Сандера. – Ты что, уснул? Надвигается шторм! Свистать всех наверх, да побыстрее, крысы трюмные!
Эсме оглянулась – и поняла, что крылана рядом с ней уже нет. Где-то наверху промелькнула тень, лишь чуточку более темная, чем окружавшая ее ночная мгла, а уже в следующий миг подул ветер. На палубе сделалось людно: матросы торопливо готовили корабль к приближавшемуся шторму, и Эсме стало страшно.
– Лучше вам спуститься в каюту, – сказал Эрдан, невесть как оказавшийся рядом. – Сейчас он отвлечется, а потом и поговорить сможете... по-человечески.
Взгляд старика был ласковым и понимающим.
– Откуда он знает, что надвигается шторм? – тихо спросила Эсме. Кроме чуть посвежевшего ветра, по-прежнему ничего не предвещало перемены погоды.
– На море всегда так, – ответил корабел. – Если кругом тишь да гладь, жди беды. Шторм будет тяжелый, но бояться не надо – «Невеста ветра» утонуть не может.
– Очередной секрет?
Эрдан улыбнулся.
– Лучше просто спуститесь вниз, чтобы вас не смыло за борт.
Целительница понимала, что это было бы самым разумным поступком, но почему-то именно в этот момент ей захотелось остаться на палубе. Ветер крепчал, и «Невеста» изменила курс, повернувшись носом навстречу волне. В памяти Эсме вдруг всплыло затерявшееся воспоминание, отчего-то не попавшее в сундук вместе со всем остальным: отец, сидя у камина, рассказывает Паоло о том, как надо управлять лодкой в плохую погоду.
«Как давно это было...»
Эсме забилась в какую-то щель, чтобы не попадаться под ноги матросам. Один раз мимо прошел очень суровый Крейн, но даже не взглянул в ее сторону. Ветер становился все сильнее, по палубе забарабанили крупные капли дождя, и Эсме едва успела подумать о том, что ей в самом деле пора в каюту, как кто-то бросил целительнице непромокаемый плащ. Она огляделась и увидела удалявшуюся сутулую спину музыканта Сандера.