– Не надо церемоний, – попросила она. – Что случилось? Чем я могу помочь?
– О-о, ничего особенного, – матрос опять поклонился. – Вы, должно быть, ученица мастера Велина? А где он сам? Я должен передать ему послание.
Улыбка застыла на губах Эсме. Странные гости растерянно переглянулись, и мальчик неразборчиво что-то проговорил. Мужчина пожал плечами.
– Его н-нет, – проговорила Эсме, с трудом приходя в себя. – Он... он умер...
Мальчишка охнул, а взгляд матроса выразил искреннее сочувствие. От них обоих пошла такая мощная волна сострадания, что Эсме поняла: еще секунда, и она в голос разрыдается. Сундук не выдержит, а что будет дальше – можно только представить.
Отойдите от меня!
Эсме сглотнула злые слезы...
– Мне, право, очень жаль, – пробормотал мужчина. – Я... мне велели... – Он умолк.
– Что вы должны были передать? Письмо?
Ее вопрос прозвучал резко, и матрос отшатнулся.
– Нет, – он взглянул на Эсме обиженно, как собака, увернувшаяся от незаслуженного удара. – Меня попросили передать послание на словах и дождаться ответа, но теперь... – Он тяжело вздохнул и покачал головой. – Извините, что так вышло. Я не хотел причинить вам боль. Прощайте, госпожа. Да обойдут шторма ваш дом стороной!
– Попутного ветра, – хмуро отозвалась Эсме.
Странная парочка откланялась. Против собственной воли, Эсме выглянула из окна, чтобы посмотреть, куда они пойдут, – прежде чем завернуть за угол, мальчишка обернулся. В его взгляде застыли недоумение и обида, жалость и сочувствие, сочувствие, сочувствие...
– Я плохая хозяйка, Велин, – пробормотала девушка. – Не угостила их чаем, не расспросила о здоровье, о жизни. Тебе бы это не понравилось.
Внезапно знакомая с детства лавка испугала ее. Словно некое невидимое чудовище затаилось где-то в темном углу и только поджидало момент, чтобы прыгнуть ей на плечи и вцепиться в горло. Велин рассказывал о тварях, которые охотятся таким способом где-то на южных островах: пока жертва мечется в ужасе, они спокойно пьют ее кровь, а потом отпускают полумертвую, – и никто даже не может объяснить, как выглядят эти кровопийцы, потому что они нападают только ночью на одиноких путников.
Она опустилась на табуретку у рабочего стола, уронила голову на руки. Все шло просто отвратительно. Если у Велина было мало клиентов, то у нее их нет совсем. Хоть он и был чужеземцем, ему больше доверяли – точнее, не ему, а его морщинам и седой бороде, – мало обращая внимание на то, что последние пять лет она трудилась наравне с учителем. Кто поверит худой девчонке с недобрым взглядом, если рядом с ней нет умудренного опытом старика?..
Сколько времени прошло, пока она просидела, погрузившись в печальные раздумья, Эсме и не заметила. Она опомнилась, лишь когда желудок свело от голода, и побрела на кухню – там отыскалось немного сухарей и кусок старого заплесневелого сыра. На рынок она не ходила вот уже пять дней, поскольку после похорон в доме совсем не осталось денег.
Грызя сухарь, Эсме вернулась в лавку. Снаружи доносился шум и гам – соседские дети играли в догонялки. Нырнув на мгновение в разноцветные волны их беззаботного веселья, целительница немного расслабилась, но вовсе не потому, что сумела отыскать решение хотя бы одной из своих проблем, – просто на некоторое время она перестала думать.
Перестать думать совсем– для нее это было бы спасением.
День-ночь, сутки прочь...
Когда в обычный шум улицы вплелась тревожная нотка, Эсме очнулась от забытья и выглянула в окно. Со стороны пристани доносился звон колокола: это значило, что произошел несчастный случай.
«Что могло случиться?»
Девушка все еще терялась в догадках, когда на порог легла чья-то тень.
– Целительница Эсме! – Она подняла голову и встретилась взглядом с человеком, которого хотела видеть меньше всего. Это был надсмотрщик Кайо, высокий, широкоплечий мужчина с большим шрамом в пол-лица и длинными ручищами, делавшими его похожим на грогана. Глаза Кайо, маленькие и злые, смотрели так, словно не он пришел просить ее о помощи, а наоборот, – впрочем, Эсме знала, что он точно так же относится и к двум другим лекарям Тейравена. Причины этой ненависти Кайо скрывал тщательнее, чем иной пират прячет награбленное золото. – Во имя Светлой Эльги, помоги мне!
Не отказывай страждущему, не жалей сил, не читай чужих мыслей...
– Мои двери открыты для страждущих, – привычной скороговоркой отозвалась Эсме. – Что произошло?
– В порту фрегат сбрендил и задавил четверых гроганов, – быстро и просто объяснил надсмотрщик. – Одного насмерть, двоих так, слегка прижал... а четвертому, кажется, сломал хребет.
Ритуал Кайо знал очень хорошо и выполнял безукоризненно, хоть и без особого желания. Эсме не смогла бы отказать надсмотрщику, даже присовокупи тот к просьбе парочку нелицеприятных эпитетов. Девушка внезапно почувствовала угрызения совести: все пять дней вынужденного безделья она исподволь мечтала, чтобы наконец-то к ней потянулись страждущие – и вот «сбрендивший» фрегат, раненые гроганы.
«Так ты этого хотела? Получай сполна...»
Эсме надела фартук, завязала пояс за спиной. Утреннее снадобье все еще действовало: мыслеобразы были послушными, а по венам текла не кровь – золотистое пламя. Может, сегодня от нее будет хоть какой-то толк?
Снаружи уже вечерело – она просидела в раздумьях почти весь день и даже не заметила. Эсме быстро шла следом за Кайо, опустив взгляд, но все равно ощущала всей кожей волны тревоги, то и дело прокатывавшиеся по улице.
В бараки гроганов они вошли через черный ход. Внутри было темно и сыро, со всех сторон слышалось ворчание и сопение. Кайо прикрикнул на гроганов, достал плетку – сразу стало тихо.
– Где раненые? – Эсме стояла у дверей, дожидаясь, пока глаза привыкнут к полумраку. Надсмотрщик махнул рукой, но она и сама уже почувствовала отголоски чужой боли.
Очень сильной боли.
Гроган лежал на рваной грязной подстилке и шумно, со свистом дышал; кругом толпились его соплеменники. Эсме не боялась гроганов – этому ее тоже научил Велин. Мало кто испытывал к этим созданиям другие чувства, кроме страха и отвращения; даже Кайо и другие надсмотрщики их опасались и потому во всем полагались на плети.
– Отойдите... в сторону, – попросила Эсме, не сразу вспомнив, что гроганы понимают только строго определенные команды. Они отступили. Высокие, заросшие шерстью с головы до пят, с необычайно широкими плечами и мускулистыми руками до колен, гроганы выглядели агрессивно, даже когда стояли не шевелясь. Их плоские лица не выражали эмоций, но достаточно было одного взгляда на острые клыки, выглядывавшие из-под верхней губы, на маленькие красные глазки...
Эсме простерла руки над раненым.
Мыслеобразы у гроганов обычно были простые и понятные – еда, постель, холодно, тепло. Боль они ощущали в виде пламени, которое сжигало их изнутри, и Эсме знала, что первым делом нужно избавить раненого грогана от этого ощущения, иначе он может позабыть даже о страхе перед плеткой надсмотрщика и тогда ей не поздоровится. Это создание способно одной рукой сломать пополам здоровенного матроса – а с ней и полумертвый гроган справится играючи.
Эсме очистила разум от посторонних мыслей и прикоснулась к телу раненого.
Стена алого пламени встала перед ней мгновенно, но, против всех ожиданий, оно было не таким уж сильным. Грогана сильно прижало, у него было сломано несколько ребер. Эсме шагнула вперед, прямо в пламя – оно не обжигало и при соприкосновении с ее силой отстранялось, словно в испуге. Ей много раз приходилось проделывать это вместе с Велином, пока учитель удостоверился, что она в состоянии работать сама. Они лечили гроганов неоднократно, потому что эта работа считалась грязной и за нее мало платили – другие целители Тейравена не желали опускаться так низко, а Велин говорил, что никакая живая тварь не заслуживает боли и страданий.
Эсме протянула руки и ухватила один из языков пламени, который тотчас превратился в красную нитку, и принялась осторожно сматывать боль в клубок.