– В какой комнате живет госпожа?
Я вытаращила глаза:
– Зачем тебе?
Он что, в гости собирается, что ли? Нет уж, скоро ночь, такого в темноте увидишь – не проснешься, а я жить хочу.
Но Карим успел ответить:
– В крайней справа.
– Мы пришлем подарки.
Сдались мне его подарки! Небось от них воняет, как от самих дарителей. И снова Карим опередил:
– Только не поздно, госпожа рано ложится спать.
– Немедленно!
Мы с Анютой действительно жили в крайней справа комнате, но зачем это знать монголу? Однако рука Карима так сжала мой локоть, что поняла, что надо молчать. Противный тип убедился, что я ушла именно направо и быстро исчез.
– Карим, зачем ты…
Толмач прижал палец к губам:
– Я тебе потом скажу.
Немного погодя в комнату действительно принесли целую гору всякой всячины, но я даже смотреть не стала, сначала чуть не насилуют, а потом одаривают, пошли они! От одного понимания, что руки этого противного касались этих вещей, пропадало всякое желание их трогать самой. Потянулась было Анюта, но Карим снова осадил:
– Потом. Настя, нужно поменяться комнатой с купцом.
– Зачем это?
Спросила, но сама поторопилась выполнить, похоже, Карим знал что–то такое, о чем не знала я. Меняться было с кем, перед моей самовольной отлучкой на охоту пришел встречный караван, в котором оказался ордынский купец, который принялся «качать права», требуя себе хорошую комнату и грозя хозяину караван–сарая, у которого такой, кроме моей, просто не было, всяческими карами. У него тоже была пайцза, но если я свою мало кому показывала, то купец мозолил пластиной глаза на каждом шагу, мол, при такой пайцзе ему должны подавать все, что ни потребует. С моим пребыванием в лучшей комнате смирился только потому, что увидел такую же пластину, как у себя, но скрипеть зубами не перестал.
Когда я сказала, что готова уступить комнату, заносчивый дурак даже не поблагодарил, наоборот, отправился на наше место так, словно делал мне величайшую милость. Честно говоря, я уже догадывалась, что ночью предстоит неприятный визит, и довольно посмеивалась, представляя, как изумятся монголы, обнаружив вместо меня купца! А еще представляла вопли самого купца, когда его ночью разбудит тот урод.
Хозяин караван–сарая был готов целовать мне не только руки, но и ноги, если бы я позволила, благодаря за такую уступку. Дело в том, что его заведеньице маленькое, комнатушек всего несколько, всем не разместиться, а тут два каравана навстречу. Да еще и такие важные люди…
Большую часть ночи я не спала, прислушиваясь в надежде услышать вопли возмущенного купца, но ничего не было. Заснула под утро, ночь прошла тихо. Сам хозяин, несмотря на весьма прохладную ночь, улегся спать вообще на топчане у самого входа во внутренний дворик.
Утром мы были разбужены женским визгом. Я решила, что это вчерашние знакомые решили нанести визит с рассветом, но, выбежав из комнаты, поняла, что все куда серьезней. Кричала служанка, показывая на гору тряпья. Хозяина не видно, странно ведь, он, казалось, был все время повсюду, а тут такой визг, а его нет.
Но в тряпье и оказался сам хозяин, вернее, то, что от него осталось. От вида зарезанного человека меня замутило. Топчан, на котором он спал, был залит кровью, она капала даже на землю. Почти сразу раздался еще один крик, теперь от комнаты, которую я уступила купцу. Кариму пришлось поддержать меня, потому что такая же участь, как и хозяина караван–сарая, постигла надменного купца!
– Карим, это должна была быть я?
Он только коротко кивнул. Только позже я сообразила, что за всю ночь не было слышно ни звука, а снаружи спали погонщики верблюдов и горели костры… Ничего себе! Они пробрались между столькими людьми и умудрились беззвучно прирезать двоих и так же тихо вернуться обратно. Или они где–то рядом?
– Карим, скажи честно, ты слышал?
– Догадывался.
– А почему не закричал, не остановил?
– Ты хочешь погибнуть? Хозяина убили зря, а этот сам виноват.
– Что же они, не видели, кого режут? Где гарантия, что они отстанут от нас?
– Они пайцзу забрали.
Оба каравана спешно засобирались уходить. Мы не стали ждать дополнительных лошадей и грузили вещи на тех, что есть, надеясь встретить предназначенных нам по дороге. Этого не произошло, но до Самарканда мы добрались уже без приключений.
А тогда, седлая свою лошадь, я слушала, как караван–баши встречного каравана, в котором шел злосчастный купец, описывал его товар:
– Шелк китайский – двадцать тюков… жемчуг мелкий – две меры… тонкая ткань…
Кому горе, а кому радость, теперь эти товары распределят между собой и продадут. Хотя, наверное, нет, это опасно.
Караван–баши осторожно тронул за рукав готовящегося сесть в седло Карима:
– Слышь… не говорите никому, что купца убили. Мы похороним по чести, не то со всех спросят, он ордынский был.
– Чего со мной договариваться, скажи вон нашему караван–баши.
– Я сказал, он согласен. Надо сказать, мол, налетели, пограбили, кого–то из охраны убили… и хозяина тоже, защищал, мол.
– А про купца что скажете, куда делся?
– Скажем, занедужил вдруг, помер дорогой, похоронили с честью. Потому товар и переписываю, чтоб от греха подальше сдать ордынцам. Не будет от него добра.
Карим кивнул, но караван–баши не отставал, он о чем–то спросил у моего толмача. Я уже не услышала, а откровенно прислушиваться нельзя. Ладно, потом поинтересуюсь. Мы тоже торопились.
Позже к нам подъехал наш караван–баши, стал говорить о том же, только еще тихонько поинтересовался, кивнув на меня:
– Это ее хотели убить? Вовремя вы с купцом комнатами поменялись… Чем досадила–то?
– Они же ее украсть хотели, а потом испугались, что выдаст, вот и решили убить.
Караван–баши только головой покачал. Я поняла, что ему меньше всего хочется идти со мной в одном караване, я ему вообще не нравилась, еще с Сарайджука. Ладно, потерпи, дедок, в Самарканде мы с тобой распрощаемся.
Мы уже сильно опаздывали, а потому заходить в Бухару не стали, отправились сразу в Самарканд. Жалко, конечно, но теперь я во всем подчинялась Кариму беспрекословно, жить хотелось по–прежнему…
Табун лошадей и верблюдов мы так и не встретили, может, действительно разминулись, хотя вряд ли, а может, это были просто слухи…
Как ни спешили, в Самарканд опоздали. Караван–баши сокрушенно качал головой:
– Ай–ай… столько времени, столько сил – и все зря!
– Почему зря?
– Можно было большую часть товара в Бухаре продать, нам необязательно идти в Каракорум, мы могли и здесь управиться. Теперь все зря…
По тому, какие неприязненные взгляды он кидал на меня, было понятно, что все беды вот от этой уруски, которая тащится непонятно куда и влипает во всякие неприятности. Хотелось спросить, чем я задержала караван в том месте, где меня чуть не убили? Наоборот, мы вышли даже раньше, чем намеревались. Но спрашивать ничего не стала, зачем, все равно я для него неверная, он мусульманин и женщин, ведущих подобный мне образ жизни и мотающихся по свету без мужа, явно недолюбливал.
У меня вдруг мелькнула нехорошая мысль:
– Карим, а это не он сообщил обо мне монголам? Не его стараниями меня чуть не украли?
– Даже если он, молчи. Дальше постараемся пойти без них. Я попробую разузнать, не пойдет ли кто через Джунгарские ворота…
Снова оставалось ждать, теперь уже другой караван. Но что это было за ожидание…
Новая подруга
Живя в Новгороде, считала, что богаче и многолюдней новгородского торга не найти, но, попав на этот базар, поняла, что настоящего торга и людской толчеи в жизни не видела.
Нет, в своей прошлой нормальной жизни я бывала на восточном базаре, помнила, как даже голова закружилась при виде гор из фруктов и овощей, от дынь, арбузов, персиков, винограда, сладостей и еще много чего. Я особа любопытная, а потому по Шелковому пути, во всяком случае, части его, проезжала и в некоторых городах Средней Азии бывала, а потому считала себя вполне подкованной и морально готовой к базарной толчее и всяким разным видам и запахам. Но тут…