Виктория Холт
Невеста замка Пендоррик
Глава 1
С тех пор, как я приехала в Пендоррик, я часто задумываюсь над тем, как стремительно и бесповоротно может измениться вдруг привычное течение жизни. Порой жизнь сравнивают с калейдоскопом, и для меня это оказалось верным: мирная картина, полная света и покоя, однажды стал а стремительно меняться — фрагмент за фрагментом, — пока вместо нее мне не предстала совершенно другая — незнакомая и полная угрозы. Я вышла замуж за человека, который, как я думала, воплощал в себе все, чего я искала в мужчине. Он окружил меня заботой, преданной и страстной любовью. Прошло немного времени, и я поняла, что не знаю своего мужа — совсем.
Первый раз я увидела Рока Пендоррика в папиной мастерской: вернувшись однажды после утреннего морского купания, я застала папу в обществе незнакомого мужчины. В руках гость держал терракотовую статуэтку, для которой я сама позировала папе еще ребенком. Это было одиннадцать лет назад, когда мне исполнилось семь. Я знала очень хорошо, что статуэтка не продается, папа это не раз говорил.
Жалюзи еще не были опущены, и в ярком солнечном свете контраст между двумя мужчинами особенно бросался в глаза: папа — светловолосый и белокожий, гость — темный и смуглый. На острове[1], где мы жили, папу прозвали Анжело, что по-итальянски значит ангел, за белокурые волосы и, особенно за доброе простодушное выражение лица — него вообще был очень мягкий и легкий характер. Может быть, именно рядом с ним незнакомец и показался мне таким мрачным, почти зловещим.
— А вот и моя дочка Фэйвел, — сказал папа, как если бы они говорили именно обо мне.
Оба поднялись мне навстречу. Незнакомец оказался гораздо выше папы, который был среднего роста. Он пожал мне руку, и глаза его, длинные и темные, смотрели на меня пристально и изучающе, как будто он что-то решал или на что-то решался. Он был худой, и от этого казался еще выше, волосы темные, почти черные, заостренные, как у сатира, уши. Я никогда не видела такого, полного контрастов лица: чувственные мягкие губы, твердая и четкая линия подбородка, крупный прямой нос, придающий лицу вызывающее и надменное выражение, быстрый взгляд насмешлив и дерзок. Сейчас на лице его было такое выражение, как будто он нашел во мне нечто, его позабавившее; казалось, он смеется в душе какой-то своей шутке, и я подумала, что шутка эта, возможно, не совсем добрая. Позже я пришла к выводу, что в его противоречивости и непонятности для меня было особое очарование, и именно поэтому он так быстро завоевал меня. Мне понадобилось довольно длительное время, чтобы узнать его по-настоящему.
Помню, тогда я очень пожалела, что не переоделась на пляже.
— Мистер Пендоррик осматривал мастерскую, — сообщил папа. — Он купил акварель — вид на Неаполитанский залив.
— Акварель очень красивая, — сказала я, — я рада, что вы купили её.
— Вот тоже очень красивая вещь.
Он протянул мне терракотовую фигурку.
— Я думаю, она не продастся.
— О, я уверен, что нет. Она слишком драгоценна.
Он, казалось, сравнивал меня с терракотовой фигуркой, и я догадалась, что папа сказал ему, как говорил он всем, кто восхищался статуэткой: «А это моя дочка, когда ей было семь лет».
— А все-таки я пытаюсь убедить художника продать её мне, — продолжал Рок Пендоррик. — У него ведь останется оригинал.
Папа рассмеялся тем особым, нарочито веселым смехом, каким он всегда смеялся при покупателях, готовых приобрести дорогую вещь. На самом деле он работал над своими вещами с большей радостью, чем расставался с ними, и часто готов был подарить свои работы тем, кто, как он думал, был способен оценить их. Пока жива была мама, она занималась с покупателями и договаривалась с ними.
После ее смерти наши денежные дела совсем расстроились, но теперь, вернувшись из школы, я взяла все в свои руки и тешила себя надеждой, что теперь-то все опять образуется.
— Фэйвел, — позвал папа, — ты не принесешь нам выпить?
— Конечно, — ответила я. — Вот только переоденусь.
Оставив их разговаривать, я прошла к себе в спальню, дверь которой, так же как и папиной, выходила непосредственно в мастерскую. Я быстро натянула голубое льняное платье и отправилась в нашу маленькую кухню за напитками, а когда я вернулась в мастерскую, папа показывал гостю бронзовую статуэтку Венеры — одну из самых дорогих в мастерской. Я подумала, что если мы продадим ее, я смогу заплатить по некоторым счетам, и что надо бы самой получить деньги, чтобы папа не проиграл их в карты или рулетку.