Мы решили, что наша свадьба будет очень тихой: всего несколько гостей из английской колонии на острове, — затем мы несколько недель пробудем здесь с папой и потом уже поедем в Англию.
Я спросила Рока, что скажут его родные, когда он явится с женой, которую они никогда до этого не видели.
— Я написал им и предупредил, что мы скоро будем. Они удивятся куда меньше, чем ты думаешь. Они привыкли ожидать от меня всяческих неожиданностей, — ответил он весело. — На самом деле, они все ужасно рады. Они считают, что жениться — долг всякого Пендоррика и что я и так уж слишком долго от него уклонялся.
Я хотела узнать побольше, хоть как-то подготовиться к встрече, но он только посмеивался.
— Ты скоро сама их всех увидишь, а описывать я не умею.
— А Пендоррик… Я поняла, что это усадьба…
— Можно назвать и так. Пендоррик — родовое гнездо моей семьи.
— А кто сейчас там живет?
— Моя сестра с мужем и двумя дочками-двойняшками. Да ты не волнуйся, они будут в другом крыле дома. По семейной традиции все Пендоррики живут там со своими женами и мужьями.
— И море близко.
— Верно. Дом стоит на самом берегу. Ты полюбишь наше море. Все Пендоррики любят море, а ты скоро станешь одной из нас.
Где-то за неделю до нашей свадьбы я заметила перемену в папе. Войдя однажды в мастерскую, я увидела, что он сидит за столом, не двигаясь, уставившись прямо перед собой невидящим взглядом. Я вошла тихо, так что он не заметил меня, и меня поразило, каким постаревшим он казался и… более того… какой страх был написан у него на лице.
— Папа! — воскликнула я. — Что случилось?
Он вздрогнул и повернул голову. Увидев меня, улыбнулся, но улыбка получилась вымученной.
— Случилось? С чего ты взяла? Ничего не случилось.
— Но ты сидишь… тут…
— Почему бы мне тут не сидеть? Я работал над этим вот бюстом Тиберия. Устал.
Я тогда не стала больше выспрашивать, а потом забыла об этом случае.
Но ненадолго. Папа никогда не умел лукавить, и очень скоро я убедилась, что он что-то скрывает от меня. И это что-то его очень тяготит.
За два дня до венчания я проснулась среди ночи. Светящийся циферблат часов возле кровати показывал два часа. Кто-то был в мастерской — я слышала, как он там ходит и вздыхает, скрипнул стул. Я набросила халат, приоткрыла дверь и, осторожно выглянув, увидела за столом силуэт.
— Папа!
Он вскочил на ноги.
— Девочка моя! Прости, я не хотел разбудить тебя. Все хорошо, не волнуйся, ступай опять спать.
Я подошла к нему и снова усадила на стул, а себе придвинула другой.
— Папа, скажи мне, что произошло, — потребовала я.
Он заметно колебался. Потом сказал:
— Все в порядке, Фэйвел. Просто не спалось, вот и решил посидеть здесь.
— Но почему тебе не спалось? Тебя что-то мучает, признайся.
— Ничего подобного.
— Неправда! Ведь я же вижу. Ты волнуешься из-за меня… потому что я выхожу замуж?
И вновь эта небольшая пауза, прежде чем ответить. «Ну конечно же, — думала я, — в этом все дело. Он начинает понимать, что я уеду и он останется один. Естественно, его это расстраивает».
— Девочка моя, — начал он, — ты ведь очень его любишь?
— Да, папа.
— Фэйвел… ты уверена?
— Тебя беспокоит, что мы так недолго знакомы?
Он на вопрос не ответил, пробормотал лишь:
— Ты уедешь… к нему в Корнуолл… в Пендоррик.
— Но мы же будем часто приезжать к тебе, и ты к нам.
— Да… если бы что-нибудь помешало вашей свадьбе, это разбило бы тебе сердце…
Он вдруг поднялся и сказал своим обычным голосом:
— Я что-то замерз. Пошли-ка спать. Прости, что потревожил тебя, Фэйвел.
— Папа, нам обязательно нужно поговорить. Я должна знать, что у тебя на душе.
— Ступай в постель, Фэйвел. Не волнуйся.
Он поцеловал меня, и мы разошлись по своим комнатам. Как часто потом я упрекала себя за то, что послушалась его и не настояла на своем.
Пришел день нашей свадьбы. Я была так счастлива, так полна новой жизни, новых ощущений, что ни о чем другом не могла думать и перестала заботиться о том, что творится с папой. Только Рок и мои с ним отношения занимали меня.
Все было так чудесно. Мы все время были вместе, часто смеялись всяким пустякам — оказалось, так легко смеяться от счастья! Джузеппе и Умберто были в восторге. Их арии стали еще более страстными, чем раньше, и, простившись с ними, мы передразнивали их, делая трагическое или комическое лицо, смотря по тому, какую арию исполняли, страшно фальшивили и от этого веселились еще больше. Рок имел привычку приходить ко мне на кухню — помочь, говорил он усаживался прямо на стол и страшно мне мешал, пока я, притворно рассердившись, не пыталась выставить его прочь, что всегда заканчивалось объятиями.