Прохладный кладбищенский ветер разгонял скользкий туман, путаясь меж тёмных тропинок и заставляя короткую иссиня–чёрную траву испуганно трепетать. Порой, из тьмы выплывали застывшие на века белые статуи из векового камня, что расправив свои тяжёлые крылья, стремились взлететь в небо, но так и оставались прикованными к земле. Их белоснежные балахоны покрывала кровавая рябь, а маски под капюшонами казались лишь чьей–то насмешкой. Словно неизвестный автор из последних сил попытался скрыть своё уродство за красотой, вот только ночь было не обмануть.
Тихие шаги нарушали мёртвую тишину. И туман, испуганно отпрянув, расступался, являя выложенную из чёрных плит дорогу, ведущую к древним склепам. Все они, словно учуяв чужака, выставили свои резные шпили в небо, оскалившись проёмами окон и вырезанными на камнях рунами. Они тихо трещали, готовясь рассыпаться на части и нарушить покой лежащих в склепах мертвецов. Но не они интересовали странного гостя, бредущего по кладбищу словно по своему дому. Хотя, это ведь его дом: глубинные пещеры, необтёсанные своды, забытые всеми некрополисы, в которых мертвецы давно стали прахом.
Ни одна ветка не хрустнула под его ногами, а туман и вовсе длинным кровавым шлейфом стелился следом, затаив дыхание смотря, как незнакомец сходит с тропы, останавливаясь напротив величавого склепа из гладко обтёсанного чёрного камня. Он походил на готический храм, только уменьшенный в своих размерах, и украшенный более роскошно. Над каменной дверью извивались змеи с вырезанными чешуйками, на стенах распускались Кровоцветы из чёрного хрусталя, а на крыше уселись вороны, что молча смотрели стеклянными глазами за незнакомцем.
Руны предостерегающе вспыхнули, выстраиваясь в дрожащий купол, но стоило ему только сделать шаг вперёд, как они с треском распались. Каменная дверь, дрожа, плавно отъехала в сторону, впуская в наполненную алым отсветом усыпальницу с величавым троном на небольшом постаменте, и белым гробом в центре. В нём, сложив на груди руки, спал мёртвым сном мертвец. Кожа его иссохла и обтянула кости, дорогая ткань потускнела, а чёрные косы истлели и побелели. Лишь дорогие перста на костяных пальцах так и сияли золотом.
Он вошёл бесшумно, остановившись напротив раздробленной каменной плиты и, присев, взял один из осколков, на котором истлевшими золотыми буквами было выведено послание: «Смерть тому, кто откроет гроб этот! Ибо покоится там существо, что не должно по земле людской ходить! 1571–1596 гг. Тсера Цепеш».
Губы подёрнулись в кривой усмешке, и откинув тихо брякнувший об пол камень, незнакомец вновь поднялся на ноги, подойдя к иссохшей деве с впалыми глазами и обтянутым тонкой кожей телом. За это время от неё должен был один прах остаться, но Тсера была не так проста.
В руке мелькнул ножик, легко вспоровший серебристым лезвием ладонь и заставив пару тёмных капель упасть на губы мертвеца. Кровь впиталась быстро, буквально за пару мгновений, и сухая кожа тут же разгладилась, став чуть сероватой в алом свете. Жёлтые спутанные волосы заблестели, налившись красивой чернотой и заструившись вдоль тела двумя толстыми косами с серебристой проволокой. Даже истлевший за это время наряд приобрёл тусклый цвет, и покойница вдруг сипло вдохнула поднявшейся грудью. Её веки дрогнули и раскрылись, а глаза блеснули чернотой, тут же уставившись на незнакомца, с чьих пальцев всё ещё стекала кровь.
– Ты ещё кто?.. – хрипло прошептала Тсера, и её ледяные пальцы скользнули по старому шраму на шее. Единственное, что хотелось: вновь ощутить этот забытый привкус крови, почувствовать её в своих иссохших венах и навсегда замершем сердце.
– Тот, кто желает нанять тебя, – раздался холодный голос, от которого даже мёртвому стало неудобно.
– Нанять? – попыталась рассмеяться Тсера, подавшись вперёд и вглядевшись в охваченное багрянцем лицо. – Ты хоть знаешь, кого пробудил?
– Знаю. Поэтому и желаю нанять, разве не ясно? – нависнув над ней, металлом голоса поинтересовался незнакомец, так и заставив стиснуть пальцы на краях каменного гроба. – Приглядись лучше.
Чёрные глаза гневно блеснули в алом свете рыжим огнём, прежде чем испуганно и одновременно благоговейно взглянуть на странного собеседника, тут же поняв свою ошибку. Если бы у Тсеры было ещё живое сердце, оно бы так и замерло в груди, дав почувствовать пробежавшую по коже дрожь. Если до этого хотелось крови, то желание резко изменилось на то, что бы умилостивить представшего перед ней господина.