Снова обескураженный, он медленно опустил щетку. Фима, решив, что он закончил, с мягким «спасибо» собрала все волосы на правом плече, которые заструились словно водопад. Она собиралась заплести их в косу, и он захотел ей помешать. Он любил, когда она ложилась в постель с распущенными волосами. Но сейчас он промолчал. Сказал только:
– Тогда почему тебя не будет дома, Фина?
Ее руки все так же мелькали, заплетая косу. Он не видел ее лица.
Мэтт обошел вокруг нее и сел напротив, в большое резное кресло в углу. Лица ее все еще было не видно. Она не отвечала.
Тогда он продолжил, все тем же ровным голосом:
– Или ты хочешь, чтобы я подумал, что у тебя завелся какой-нибудь шикарный ухажер, который тебе милее меня? Если нет, скажи, куда ты собралась?
На это она ответила сразу:
– В лес.
Подкрученные фитили ламп в спальне горели розоватым светом. Ни один не погас. Но в ту минуту словно вся комната, весь дом и все поместье за окнами погрузилось в глубокую, черную тьму.
Все эти месяцы он не верил в свои прежние страхи – он почти забыл о них! Но теперь они в ту же минуту вернулись, прыгнули на него, запустили в него свои клыки и когти, размахивая хвостами, и растерзали на куски эту ночь и его покой.
– В лес? Почему? Нет, Фина. Посмотри на меня. И скажи мне правду.
Фина отпустила косу.
Она подняла голову и встретила его взгляд своими топазовыми глазами, и вдруг он понял, что ни у одной женщины, даже в косом свете лампы, глаза так не отсвечивают.
И спокойно, словно рассказывая о ценах на пшеницу, Фина промолвила:
– Дело в том, что иногда мне надо побыть той другой, которая тоже я. Не человеком, а тем созданием, которое ты однажды увидел, когда я вышла из леса, чтобы посмотреть на тебя, – ты тогда ловил рыбу в речке при луне.
Дрожь охватила Мэтта с головы до ног. Он едва видел жену – она словно погрузилась в туман, из которого горели только глядящие на него глаза.
– Нет… – прошептал он.
– Да, – возразила она. – Уж такая я есть. Мне нужно оборачиваться, но не в полнолуние и не в какое-нибудь другое определенное время – это совсем не так случается. Но вдруг, иногда – как другая женщина может безумно захотеть надеть красное платье, или отведать какого-нибудь блюда, или отправиться в гости или в город, – просто так. У меня есть выбор. Но теперь я хочу поступить именно так и сделать это по своему усмотрению.
Мысленным взором он увидел, чего ей захотелось – как другая женщина пожелала бы посидеть в гостях или нарядиться в красное, – Фине захотелось превратиться в горную кошку с черным мехом. В пуму. В оборотня.
– Нет, Фина, нет, нет!
Она ушла от него сразу же: вышла из спальни в маленькую комнату и закрыла дверь. А Мэтт все сидел в резном кресле. Он просидел там до четырех утра, когда ему все равно пора было вставать, чтобы уехать на заре.
Потом он так и не вспомнил в подробностях, что делал в тот день. Скот, изгородь… Хоть Мэтт и справился с делами, вместо него работал словно кто-то другой. К закату он с работниками был на Дремучем перевале, черные леса раскинулись внизу, а дом, в котором они жили с Финой, был далеко-далеко отсюда.
Он и всегда-то о ней думал. Но сегодня он просто не мог думать ни о чем другом.
Мэтт все время спрашивал себя, правильно ли он ее расслышал? Точно ли она сказала то, что он помнит? Или он сходит с ума? Но, хотя он и не мог как следует сосредоточиться на работе, все же на этот счет его совесть была чиста. И слова работников звучали логично и понятно. На что ни посмотри – все как полагается. Солнце поднялось не на севере и садится теперь не на востоке. Значит, он не сошел с ума, да и весь мир тоже. А стало быть, и слова ее были на самом деле. Ему не померещилось.
Он все же задумывался – зачем? Разве это имело значение? Откуда она узнала, что в ту ночь он удил рыбу на реке? Но он с тревогой подумал, что у пумы все чувства острее – может быть, она его учуяла острым звериным нюхом. Она шла по его следу.
Или она просто врет?
Может все это сплошное вранье, чтобы сбить его с толку, запугать – но зачем бы ей это? Она любила его… а может быть, и нет.
Может, она его ненавидит, и все это – ее козни, чтобы от него избавиться, а возможно, даже свести с ума, чтобы отделаться от него.
К закату голова у него раскалывалась.
Ему хотелось только уснуть у огня, чтобы под спиной был твердый утес, а в лицо заглядывали звезды.
Но вместо этого Мэтт дал лошади немного отдохнуть, без всякой охоты разделил с работниками трапезу и снова вскочил в седло. Мужчины посмеялись над ним, но беззлобно. Ведь он с женой и шести месяцев не прожил вместе. Неудивительно, что он рвется домой на ночь глядя.