Минут через десять четвертая монашка подогнала к дверям запряженную крепким коньком телегу, где крепились два массивных деревянных стеллажа для буханок. Стеллажи заполнили еще горячим хлебом, вновь прикрыли брезентом. Сестра Анна присела на краешек телеги, взяла в руки вожжи и немного сердито сказала:
— Ну, Клэр, ты чего? Стоишь, как непутевая! Садись, давай, рассвело уже, а нам еще сколь до города ехать.
Довольно неуклюже я забралась на неширокую скамеечку рядом с сестрой, и она тряхнула поводьями:
— Но-о-о! Давай, Плешка, не дури! Но-о-о!
Лошадка смирно стояла пару минут, совершенно не обращая внимания на требования сестры Анны. Потом как будто кто-то нажал кнопку «пуск» вздрогнула, тряхнула головой, и тяжеленная телега задребезжала по каменным плитам монастырского двора.
Сидя рядом с пахнущей кислым хлебом и потом сестрой Анной, я с интересом оглядывала места, по которым мы ехали. Обычная проселочная дорога, глинистая и неровная. В ширину как раз, чтобы такая телега, как наша, прошла. Миновали какие огородные посадки и приблизились к той рощице, которая прятала за собой город.
Слыша слово «город», я понимала, что это не современный мегаполис. Но все же то, что я увидела, вызвало у меня уныние: довольно большое, широко раскинувшееся село. Практически все дома одноэтажные. Только в центре высится церковь, сложенная из красного кирпича.
Монастырь находился на небольшом холмике. И сейчас я оглядывала местное поселение почти со страхом. Если это город, то что тогда деревня?! Дома стояли очень тесно друг к другу, только в центре виднелись черепичные темно-красные крыши. В основном вместо черепицы использовалась солома. Сероватые, какие-то растрепанные «шапки» были нахлобучены на невообразимые домишки и хижины, составлявшие основную часть этого города. Ближе к окраине жались и вовсе невнятные лачуги и хибары.
— Как в город еду, завсегда душа радуется! Тамочки и с людьми побеседуешь, и какие ни есть новости узнаешь, и расторгуешься замечательно. Хлебушек-то в монастыре у нас самый лучший пекут. Особливо белый, для господ который, – неторопливо повествовала Анна.
Мне любопытно было все. Хотелось посмотреть, что внутри домов. Хотелось внимательнее разглядеть одежду местных женщин. Очень хотелось увидеть лавки и узнать, какие вещи в этом мире уже существуют. Увы, ходить одной мне не положено.
Как я поняла, из развлечений в городе существовала только воскресная служба в храме. Люди одевались понаряднее и с утра под дребезжащий гул колокола собирались у церкви. Там обсуждали городские сплетни и новости. Потом молились. А потом весь город дружно шагал на рынок. Этот самый рынок примыкал к храму с тыльной стороны, и я увидела его только тогда, когда мы объехали единственное кирпичное здание в городе. На мой вкус, выглядел местный базар достаточно бестолково.
К торговому дню привозили товары из окрестных деревень. Довольно громко голосили тетки, продающие яйца и молочку. Где-то истошно визжала свинья. Телеги ставили прямо вдоль церковной ограды. Коней выпрягали и куда-то уводили снующие между суетящимися торговцами мальчишки.
Нашего рыжего конька тоже выпрягли двое подростков лет двенадцати: оба белобрысые, с отросшими, лезущими в глаза волосами, одетые в штопаные рубахи и штаны чуть ниже колен. Мне показалось, что это братья: больно уж они были похожи чумазыми моськами.
Сестра Анна, торопливо снимающая брезент с одного из поддонов, на мой вопрос пояснила:
— Не, не братья они. Который повыше росточком, тот хромого башмачника сын. А который пониже Фетка, тот прачкин сын. Завсегда они за нашей коняжкой следят.
Для торговли Анна достала спрятанный в телеге сбоку от стеллажей дощатый складной столик. Длинный нож, у которого уже прилично сточено лезвие, вынула оттуда же, порывшись на дне. Этот самый нож, очевидно, для красоты, протерла грязной промасленной тряпкой, поясняя:
— Ежли масличком смазать, меньше налипать на нож будет. Оно этак-то приличнее выглядит.
Тут же, на складном столике, рядом с горкой выложенными буханками, она поставила слегка помятую жестяную коробку с прорезью в верхней части – ту самую церковную кружку. Торопливо перекрестилась, пробормотав под нос молитву, и со словами: «Ну, помоги нам расторговаться, Осподь…», разрезала на четыре части первую буханку.
Глава 14
Торговля шла довольно бойко. Самым странным для меня было то, что платили не всегда деньгами. Большую, медную или бронзовую, я так и не поняла, монету давали только за половину буханки. За целую – две монеты.