Все это время я была в каком-то странном, почти шоковом состоянии. Сперва я просто пыталась ладонью незаметно оттолкнуть его руку, убрать ее с моей ноги. Потом совершенно машинально попыталась по одному отрывать толстые и неуклюжие с виду, но очень сильные пальцы…
Он все продолжал свою речь, совершенно не обращая внимания на мои трепыхания. От мужика омерзительно пахло конским навозом, застарелым потом и чесноком. Поверх этого всего ложился запах перегара.
В какой-то момент, окончательно перестав понимать, что происходит и что можно сделать, я попыталась вскочить со скамьи, чтобы хоть как-то обратить на себя внимание преподобной матери. Однако помогло мне это очень мало: легким толчком локтя в мое солнечное сплетение мужик мгновенно вернул меня на место. И пока я хватала ртом воздух, пытаясь восстановить дыхание, негромко, но отчетливо произнес:
— Будешь перечить – прибью! Господь повелел: жена да убоится мужа! А ты супротивничаешь?!
От недостатка кислорода у меня мутилось в глазах. И от участия в окончании этой сцены меня спас благословенный обморок.
Глава 4
Очнулась я в своей постели. Рядом топталась Брона с травяным отваром в кружке. Я выслушала отповедь преподобной матери, ни слова ни говоря и не глядя ей в глаза. Когда эта гадина вышла, повернулась к стене и заплакала. Брона молча вздыхала и гладила меня по плечу.
Мне не просто было страшно. Скорее я испытывала одновременно ужас и панику. Если бы я хоть немного представляла себе, что делается там, за воротами монастыря, я бы, наверное, пустилась в бега. Однако полная неизвестность, которая ждала меня там, пугала больше, чем преподобная мать. Тем более, что до свадьбы было еще какое-то время.
Мне разрешили отлежаться в постели еще два дня. Ночевала со мной ночью в комнате только Брона. И все наши разговоры сводились к тому, что на мои, даже самые невинные вопросы она прикладывала указательный палец к губам и указывала взглядом куда-то в сторону выхода из кельи. А главное: сразу же переводила разговор на другую тему. Выглядело это примерно так:
— Брона, скажи, что ты знаешь о семье моего жениха?
— Откуда же я могу знать о баронской семье?! – приложенный к губам палец и быстрый взгляд в сторону двери. Похоже, монашка пыталась мне объяснить, что нас подслушивают. – Сегодня я на огороде работала. В этом году картофельные кусты такие здоровые вымахали! Надеюсь, Господь наградит нас хорошим урожаем.
На третий день мне пришлось встать. Для волос нашлась старая, наполовину беззубая расческа из дерева. Умывальник висел наискось от нашей кельи в небольшой нише. Туда была очередь. А туалетом служила обычная выгребная яма, жутко воняющая и потому спрятанная в конце коридора за двойными дверями.
Та же самая Брона, видя мою неуклюжесть и растерянность, практически за руку отвела меня в место для молитвы. Не слишком я разбираюсь в церквях и храмах, но кто-то из монашек назвал это место часовней. Да и по площади для церкви маловато.
На холодном каменном полу на коленях стояли около тридцати женщин очень разного возраста. Только одна была лет восемнадцати. Все остальные около тридцати и старше, некоторым хорошо за сорок. У молодой девушки, как и у меня, не было никакого головного убора. На нас были только монашеские хламиды.
Надзирала за этим молитвенным сборищем костлявая мрачная старуха, которая сама не стояла на коленях и не стукалась лбом об пол по команде, а только давала эту самую команду повелительным жестом руки. Перед ней на деревянном пюпитре лежала толстая книга, и она речитативом зачитывала-бубнила текст, а в необходимые моменты поднимала обращенную к молящимся открытую ладонь на уровень плеча. Все склонялись и касались лбом пола.
Текст, который мы слушали, наполовину звучал тарабарщиной. Часть слов была мне понятна, а часть совершенно не знакома. Похоже, какие-то устаревшие речевые обороты. Общую суть молитв я вроде бы уловила: мы молились о ниспослании здоровья некому Иохиму Благолепному и его чадам и домочадцам. Я даже не представляла, кто это, но исправно шевелила губами.
Потом следовала молитва о ниспослании нашему монастырю всяческих благ земных. И третья, заключительная, о здоровье матери-настоятельницы. Стоять коленями на ледяном каменном полу было откровенно неприятно. Половины текста я совершенно не понимала и только отбивала земные поклоны по сигналу старухи. Это не мешало мне поглядывать на других молящихся. Я заметила одну деталь: почти у всех монашек длинный подол рясы был сложен под коленями в три слоя.