— Я сообщу остальным, — проговорила она сухо и, приподняв юбки, направилась к фургонам.
— Одну минутку, миссис Уэйверли!
Мгновение помедлив, Перрин вернулась к фургону-кузнице. Гек Келзи сноровисто орудовал своим молотом, и звон металла разносился в прозрачном воздухе. Над кострами вился запах шипящего сала, смешанный с ароматом крепкого кофе. «Уж лучше наслаждаться прекрасным весенним утром, чем восхищаться цветом глаз мистера Сноу», — решила Перрин.
— У нас проблемы, миссис Уэйверли. У вас и у меня.
Перрин похолодела. Поймав на себе пристальный взгляд Коуди, она прочла в нем осуждение. И потупилась, замирая от ужаса. Впрочем, она все еще надеялась, что Коуди Сноу не услышит сплетен о ней.
— На прошлой неделе, — сказал он, не сводя с нее глаз, — Сара Дженнингс пришла ко мне с предложением. Она хочет, чтобы невесты сложили вместе всю провизию и готовили обед сразу на всех. Уна Норрис пришла, чтобы осведомиться, сколько миль мы проехали. Августа Бойд пришла с требованием: она желает принять ванну. А Тия Ривз пришла ко мне с просьбой: я должен попозировать ей, чтобы она меня нарисовала. — Он покачал головой и издал звук, напоминающий грохот щебня. — Вы поняли, в чем проблема, миссис Уэйверли?
Она снова покраснела. Затем нахмурилась.
— Не знаю, как сделать так, чтобы они шли ко мне, а не к вам.
Коуди снял шляпу, провел пятерней по своим спутанным, влажным от пота темным волосам и опять водрузил шляпу на голову.
— Вам необходимо что-то предпринять, миссис Уэйверли… или нам придется сделать другой выбор.
«Сделать другой выбор» — значит выбрать новую представительницу от женщин. Перрин вдруг поняла, что не хочет, чтобы ее переизбрали. Быть представительницей крайне важно для нее, поскольку женщины не могли открыто игнорировать свою избранницу. Когда она останавливалась у их костров по вечерам, чтобы спросить, нет ли каких проблем, они, конечно, не предлагали ей кофе и не приглашали посидеть и поболтать. Но по крайней мере не пренебрегали ею и не смотрели сквозь нее, как смотрели раньше, до того, как она вытянула бумажку, помеченную крестиком.
Более того, положение представительницы восстановило в ней какой-то стержень, нечто вроде гордости, о которой она уже давно не вспоминала.
Перрин почувствовала, что к горлу подкатил комок; она стала задыхаться, представив себе длительное путешествие, во время которого ей не с кем будет словом перемолвиться.
Нет, она не могла этого допустить, она не сможет такого пережить. Пост представительницы требовал общения с другими женщинами, и во время такого общения она, возможно, еще сумеет доказать, что с ней вполне можно дружить. Да, она допускала ошибки, но ее ошибки не являлись следствием дурного характера.
И вдруг Перрин с ужасом поняла: если она потеряет должность представительницы, у нее не будет возможности ежедневно видеться и говорить с Коуди.
— Значит, вы знаете, что именно вас так раздражает? — спросила она неуверенно.
Он отмахнулся от ее вопроса резким движением кисти.
— Конечно.
— В таком случае вы сами этому способствовали, не так ли? — проговорила она уже окрепшим голосом.
Приятно было сознавать, что ей все же хватило твердости, чтобы говорить без обиняков. Если она и не научилась ничему за прошлые годы своей унылой жизни, то, во всяком случае, поняла: мужчина растопчет ее, если дать ему шанс. После Джозефа, решила она, этого больше не произойдет.
Или, может быть, она набросилась на Коуди потому, что злилась на себя же, злилась оттого, что ее охватывало непонятное волнение, когда она оставалась с ним наедине. Перрин больше не хотела привязываться ни к одному из мужчин. Не хотела, чтобы мужчина волновал ее душу, заполняя ее странной и острой тоской. Коуди заставлял ее ощущать себя женщиной, но Перрин не желала, чтобы ее охватывали подобные чувства.
Он бросил взгляд на ее расправленные плечи, заметил, как горят под полями шляпки ее глаза. Закинув голову, он вдруг рассмеялся. Смех был на удивление веселый и заразительный. Изумленная, Перрин невольно отступила.
— Я смеюсь не над вами, — сказал он наконец, почувствовав ее обиду. — Я смеюсь, потому что допустил глупейшую ошибку. Вы правы. Я понял вас и прошу прощения.
Перрин не верила своим ушам. Она беспомощно развела руками:
— Вам не следовало отвечать на их вопросы. Нужно было отправить их ко мне.
— Вы абсолютно правы. В будущем, если кто-нибудь из женщин обратится непосредственно ко мне, я отправлю ее прямо к вам. Простите. Я не понимал, что только усугубляю проблему.
Перрин широко раскрыла глаза. Никогда в жизни она не слышала, как мужчина признается в том, что виноват, и извиняется с такой готовностью. Она закусила губу и нахмурилась, глядя на Коуди с нескрываемым недоверием.
— Если вы действительно поступите таким образом, — сказала ока, — вы мне очень поможете.
Он улыбнулся ей. Косые лучи солнца осветили его глаза, превратив их в прозрачные синие кристаллы. Взяв Перрин за локоть, он повел ее к фургону Копченого Джо, прочь от шума, который производил Гек Келзи своим молотом.
Но его шаг вдруг замедлился, и он тотчас же убрал руку, словно прикосновение к этой женщине обожгло его.
— Вы не против выпить кружку сидра в знак примирения?
Она почувствовала в локте теплое покалывание, которое, казалось, по-прежнему исходило от кончиков его пальцев. Перрин закусила губу и опустила голову. Значит, он тоже чувствовал то же, что и она. Эта мысль вызвала у нее головокружение, и она коснулась пальцами лба. Меньше всего ей хотелось, чтобы кто-то увидел его неожиданное смущение и ее яркий румянец, чтобы кто-то задумался над тем, что же это все значит. Пойдут новые сплетни, и тогда прощай последняя надежда.
— Доброе утро, миссис Уэйверли. — Копченый Джо приподнял шляпу и снова взялся за свое тесто.
Солнце сверкало на его длинной серебряной косице. Чуть влажные волосы свидетельствовали о том, что Копченый Джо уже окунулся в воды ручья.
Коуди вытащил затычку из бочонка с сидром и наполнил две жестяные кружки. Перрин, проявив осмотрительность, постаралась не коснуться его пальцев, когда он протянул ей кружку.
— Если мы сможем передвигаться с такой же скоростью, то доберемся до форта Керни в начале следующей неделя.
Они отошли от костра Копченого, и Коуди повернулся к ферме Адисона, Прищурился.
Не желая повторять каждое его движение, Перрин смотрела в другом направлении, изучая колеи на земле. Где-то вдали она разглядела развевающиеся на ветру полотняные верха фургонов. Синева небесного полога, зеленеющая прерия и медленно передвигающиеся белые пятнышки произвели на нее ошеломляющее впечатление. Такая красота! Как бы ей хотелось обладать художественным талантом Тии Ривз!
Повернувшись к Коуди, она вдруг поняла, что он наблюдал за ней.
— Это так…
— Понимаю.
Какое-то мгновение они смотрели друг другу в глаза. У Перрин перехватило дыхание. Конечно же, они думали об одном и том же. И он знал, о чем она думает и что чувствует. Перрин не могла припомнить, случалось ли с ней такое прежде.
Коуди откашлялся и поднес к губам кружку с сидром.
— Уинни Ларсон очень больна? — спросил он неожиданно.
— Мы все считаем, что у нее дорожная лихорадка, — медленно проговорила Перрин, радуясь возможности как-то отвлечься от волнующих ее ощущений. — Однако пора бы ей уже поправиться. — Заметив беспокойство, промелькнувшее в глазах Коуди, она поспешно добавила: — Но это не холера. Сара Дженнингс видела холерных больных, и она говорит, что у нее не холера. У Уинни нет температуры и рвоты. Она просто… — Перрин в замешательстве покачала головой. — Я не понимаю…
Состояние Уинни Ларсон не улучшалось, и это постоянно тревожило Перрин. Никаких конкретных симптомов болезни не проявлялось, однако Уинни была не способна адекватно реагировать на окружающую ее действительность. Когда она пыталась помочь Джейн Мангер, своей соседке по фургону, мысли ее куда-то уплывали, и казалось, она забывала, за что бралась. Прошлым вечером, когда Перрин остановилась у фургона Джейн и Уинни, она увидела Уинни стоящей у костра; та раскачивалась из стороны в сторону и улыбалась языкам пламени, забыв о сковороде с лепешками, которую держала в руке. Джейн поджала губы и беспомощно пожала плечами.