Виталий Бронштейн
Невезение. Сентиментальная повесть
Гл. 1
За окном вагона в зыбком пыльном мареве тяжко повис полуденный зной. Два толстяка — по внешнему сходству отец и сын — с трудом забив оба багажных отделения своей кладью, синхронно плюхнулись на сиденья, облегченно вздохнули, одновременно достали мятые носовые платки, дабы утереть обильно лоснящиеся от пота лица, и с большим вниманием посмотрели друг на друга. Не было сказано ни слова, но степень взаимопонимания между ними была абсолютной: в руках отца тут же оказалась авоська, из которой он удивительно вкрадчивыми и плавными движениями стал доставать разные свертки и кулечки. Сын, круглощекое дитя лет двенадцати, трепетно наблюдал за действиями папы.
Василий Иванович, деликатно сидевший на самом краешке скамьи, с трудом заставил себя отвести глаза от аппетитных яств, появившихся на столике. Напротив сидела дама с развернутой газетой. Василия Ивановича привлекло название: «Советская торговля». Посмотрел на попутчицу внимательнее. Неброский светло-бежевый хлопчатобумажный костюм с импортным ярлычком на правом нагрудном кармане, легкие плетеные босоножки. На шее золотая цепочка-паутинка, увенчанная камеей, на узорчатой агатовой основе которой выделяется белый, из кости, профиль греческой красавицы, обрамленный вьющимися прекрасными волосами. Колени загорелые, полные, без единой складки, чуть расставлены. Руки ухоженные, свежий маникюр, едва уловимый в духоте купе аромат дорогих духов. Возраст 27–28.
— Соседушка, ножика у тебя нету? — тонким фальцетом обратился к Василию Ивановичу полный гражданин. Голос явно не соответствовал его комплекции.
— Извините — нет, — с невесть откуда взявшейся угодливостью ответил Василий Иванович и даже руками развел: дескать, не виноват, вы уж простите…
— Что ж, обойдемся и так, — на этот раз обращаясь к сыну, сказал папаша и стал руками ломать вареную курицу. Птица поддавалась плохо. Было похоже, что она еще не оставила надежду улететь. Короткопалые кисти с 1трудом вцеплялись в скользкие птичьи конечности. Сын напряженно следил за обливающимся потом, тяжело дышащим отцом.
— Если можно, чуть поосторожней… — негромко попросила дама, — брызги по всему купе летают…
— Какие еще брызги, — недовольно произнес гражданин, — разве не видите…
В этот момент курица, наконец, выскользнула из его рук и совершила свой последний полет — вначале ему на брюки, а затем, мягко, на пол. Через мгновение она была извлечена из-под столика, тщательно обследована, но, увы, проводник уборкою вагона себя не утруждал. Толстяк засопел и, стараясь избегать взглядов попутчиков, стал усиленно протирать подвернувшимися клочьями бумаги загрязненные места. Дама по-прежнему читала газету, однако брови тонко подняла и губы чуть скривила, надменностью своей показывая, что она полностью солидарна с непокоренной курицей.
Василий Иванович непроизвольно сглотнул, тихонько встал и притворил за собой дверь купе. В тамбуре достал полупустую пачку «Примы» и, глядя в замутненное пылью окно на унылый степной пейзаж, закурил измятую сигаретку. Хлопнув дверью, появился солдатик, равнодушно скользнул взглядом по Василию Ивановичу, извлек из парадного кителя изящную коробку «Космоса» и расположился напротив.
— Отпускник, — подумал Василий Иванович. Вспомнилось, как много лет назад он так же возвращался домой, проклиная тесный удушливый мундир, насквозь промокший подмышками; тяжелые сапоги, от которых назойливо тянуло освободить распаренные розовые ноги. Поди ты — столько прошло лет, столько лет, а летняя солдатская форма почти не изменилась, разве что, ввели сорочки цвета хаки с темными галстуками; но все такая же суконно-плотная, тяжелая, несносимая. И стоит немалых денег, а зачем? Ее что, 10–15 лет носить, что ли… Ведь она на каких-то 2–3 года, разве нельзя на такой срок чего-нибудь полегче да попроще? Об офицерах и прапорщиках позаботились: они летом довольствуются легонькими туфлями да сорочками с погончиками, а солдатику и так сойдет…
От нечего делать, он ознакомился с маршрутным листом поезда, висевшим рядом с дверью купе проводника. Предстояло проехать 28 станций. К месту назначения поезд должен был прийти к 11 утра завтра. Во рту неприятно першило от дыма дешевых сигарет, деньги какие-какие были, и он решил сходить в вагон ресторан.
Когда минут через 40 он вернулся, в купе произошли некоторые изменения. Дама переоделась. Ее простенький, но удивительно ладно сидевший халатик искусно подчеркивал все, что можно и нужно было подчеркнуть. «Советская торговля» была заменена серым томиком «Триумфальной арки» Ремарка. Дама стала вызывать интерес. Семейство, пережившее злые козни наглой птицы, после обильной трапезы выглядело умиротворенным. Правда, появилось ощущение, что при его появлении в купе попутчики несколько насторожились. Впрочем, это, скорее всего, только показалось.