— Как переборщил?
— Как, как? — коварно ухмыльнулся Семен. — Рассказал дитяткам сказку, а в конце добавил: "Вот такая хуйня, малята"
— И что дальше? — приходя в себя от шока, поинтересовалась я.
— Шо, шо, сидит теперь у входа в преисподнюю и сказки гонит, пардон, рассказывает. Самая шедевральная была, когда Оксану Ивановну принесли. Ангелы потом три дня вспомнить не могли, кого они приволокли. И рыдали-то так натурально, все причитали — птичку жалко, птичку жалко.
— Какую птичку? — не, ну, я офигеваю с их загробного дурдома.
— Так Панас им сказку про гордого орла рассказывал, пока Владыка Оксане Ивановне по ушам ездил, в смысле, предложение руки и сердца делал, — Семен задумчиво почесал затылок и поправился: — Не. Не сердца. Какую-то он ей другую часть тела предлагал. Не помню. Помню только, что по морде она ему красиво въехала.
Тут я, конечно, к крале респектом сразу прониклась. Там такой чернокрылый бугаина, что железный Арни супротив него дистрофик, а она его по морде. Красивой, между прочим, морде. Самоубийца. Уважаю.
— А дальше?
— А что могло быть дальше? — выдал Сеня как само собой разумеющееся. — Владыка рубашку на груди порвал, крылья сложил и под "жалко птичку" с небес-то на землю и кинулся.
— Зачем?
Нет, я понимаю, что он вроде как падший, но если из-за каждой бабы с небес падать, так и отбить себе чего-нибудь можно. Хотя как я на него посмотрела, так он, по-моему, на всю голову на этой своей Оксане Ивановне отбитый.
— Как зачем? — вытаращил глаза Семен. — Он же, пока в гипсе лежал, Оксана Ивановна, доброе сердце, — тут Семен опять нервно побил себя по губам и поправился: — Бессердечная тварь, пытала Владыку своими бульонами, котлетами и бужениной.
И вот после слова "буженина" Сема зачем-то заляпал слюной приборную панельку.
— А дальше? — даже не знаю, почему я так прониклась, но жутко хотелось знать, запытала ли краля чернокрылого до победных конвульсий али нет.
— А дальше случилась беда, — трагично поведал Семен. — Запах котлет, буженины и пирожков долетел до рая. В палату к симулянту, пардон, больному, явился Пресветлый, и его ванильная морда стала требовать контрабанду, в смысле, Оксану Ивановну обратно.
— А она что?
— А она… — Семен выдержал долгую паузу, вероятно, чтобы я прочувствовала всю торжественности момента. — Стерва, — гордо изрек он. — Поправила Владыке подушки, допытала его борщом, а потом повернулась к Пресветлому и нагло так ему заявила, что по законам Божьим она несет ответственность за того, кого прикормила, и теперь, как порядочная женщина, обязана на нем жениться.
— Замуж выйти, — поправила я Сему.
— Да один черт, — отмахнулся от меня товарищ Смерть. — Муж и жена — одна сатана. Главное, что она самому Пресветлому гарбузовую кашу подсунула.
— Это типа, от ворот поворот? — хмыкнула я.
— Это типа — Пресветлый — я не ваша навеки.
— И чего Пресветлый?
— Чего, чего… Обиделся. Сильно.
— И? — не, ну что, я у него интимные подробности так и буду клещами вытягивать?
— И испортил мальчику родословную, — тяжело вздохнул Сема.
— Какому мальчику?
— Такому, что через девять месяцев после котлетно-бульонных пыток родился, — пояснил костлявый.
Я ненароком выглянула в любезно открытое Мотей окошко и челюсть у меня отвалилась, приблизительно аки у Адки шухлядка.
Картина напоминала эпизод из знаменитой рекламы "Фэйри" про Вилла-Рибо и Вилла-Баджо, когда хозяйственные граждане опосля того, как кого-то зажарили и съели, дружно заметали следы преступления. Огромные котлы со сковородками были вывешены прямо посредине улицы, и толпы маниакально чистоплотных граждан совершенно нечистоплотно вазюкали по ним своими языками.
— А это кто? — пришла в себя я от первоначального шока.
— А-а-а, это… — Семен брезгливо покосился на динамично лижущих котлы и сковороды граждан, — Так лизоблюды, холуи и подхалимы.
— А зачем они сковородки лижут?
— Дурная привычка, — поморщился Семен. — Они поначалу кой-чего другое тут у всех лизать пытались, — Сеня весомо так поглядел на мою "Марфу Васильевну", и мы с ней мгновенно вжались в сиденье и густо покраснели. — А потом Оксана Ивановна, светлая душа, то есть темное отродье, — тут же поправился он, — нашла им правильное применение. И при деле, и на чистящем порошке экономия.
— А сковородки потом куда? — мало ли, я про всякий случай спросила, а то вдруг меня тут тоже котлетами и бужениной пытать станут, так я лучше помру голодной смертью храбрых.