Тем не менее, Компана немедленно связался с Парижем — там была глубокая ночь или раннее утро, кому как больше нравится — и, придав голосу подобающие модуляции, сообщил мсье Мортану о результатах поисков. Бедный отец был безутешен!
Дозвониться Перену сыщику не удалось. На вопрос Компаны портье ответил, что сеньор из люкса номера не покидал и ключей не сдавал. «Небось, добрался до своего королевского ложа и дрыхнет теперь без задних ног, решил детектив. — Ну и Бог с ним, пусть спит. Пусть этому большому младенцу приснятся подвиги в борьбе с мафией. И в конце пути — награда верному рыцарю без страха и упрека — мадемуазель Жюли Мортан! Пусть спит. Завтра сказка кончится!» И Компана попросил заказать билеты на Париж.
Интуиция не обманула знаменитого сыщика. Франсуа действительно, решил насладиться теми маленькими радостями, которыми сопровождалось проживание в люксе пятизвездочного отеля. Воду в номере уже починили (несмотря на выходные), и глава спасательной экспедиции принял ванну. При этом он включил все мыслимые подводные массажи и сдобрил воду всеми ароматическими добавками, которыми была щедро снабжена эта обитель плотской неги.
Выбравшись из ванны и благоухая как демонстрационный зал фирмы «Нина Ричи», Франсуа принял пару рюмочек коньяка «селект» пятидесятилетней выдержки и, заказав завтрак в постель на десять утра, забрался в королевскую кровать под балдахином. Впрочем, не исключено, что это была противомоскитная сетка.
Содержание снов Перена детектив угадал почти правильно. Единственное, что не пришло Компане в голову, так это то, что самому ему в этих снах отводилась роль верного Санчо Пансы и доктора Ватсона одновременно. А в конце — роль шафера на свадьбе, осушающего радостные и немного печальные слезы отца, выдающего замуж единственную дочь, рассказами о том, что теперь его Жюли в надежных руках и он может быть спокоен за ее будущее.
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
— Бога ради, простите мою неловкость, сеньор! — причитал красный от смущения официант, поднимаясь с пола и пытаясь вытереть салфеткой с лица Франсуа икру, томатный соус и яичный желток.
— Ничего, ничего, любезнейший. Я сам виноват. Не надо было разбрасывать ботинки по всему полу! — Перен возлежал в своей королевской постели, как молочный поросенок под майонезом на блюде, украшенный веточками зелени и обильно политый приправами. Расплывающееся черное пятно на одеяле источало изумительный аромат крепчайшего кофе.
Официант сгреб посуду на поднос, аккуратно составил обувь под кровать и, поминутно кланяясь, стал пятиться к двери.
— Пусть сеньор не беспокоится! Сейчас я пришлю горничную, она все уберет.
Перен милостиво улыбнулся. Серебряным ножичком он соскоблил с подушки черную икру и принялся намазывать ее на хлеб.
— Ладно, ладно. Ничего страшного не произошло. Я сейчас съем бутерброд, а затем спущусь позавтракать в ресторан.
— Вставайте, Перен! Доброе утро! — громовым голосом проревел Компана, с силой распахивая дверь. Дверь с размаху лягнула официанта под правый локоть. Поднос с остатками многострадального завтрака описал в воздухе параболу и приземлился прямо на курчавую голову Франсуа.
Как известно, бутерброд всегда падает маслом вниз. А как вы думаете, какой стороной вниз падает поднос с завтраком? Правильно!
— Гошподи! Фто слуфилошь? — промычал Перен, подавившись бутербродом. Кулаками он пытался протереть глаза от стекавшего по лицу острого экзотического соуса.
Официант был в ужасе. Такого в отеле на его памяти еще не было.
Компана не смог сдержать улыбки. Бедняга Перен, опять ему не повезло. Слава Богу, сейчас это уже ни на что не может повлиять.
— Вставайте, вставайте, Франсуа. В полвторого нас ждет самолет! Вам еще умыться надо.
— Какой самолет? — не понял Франсуа.
— Мы возвращаемся во Францию. Вчера вечером звонил комиссар. Частный самолет, на котором перевозили мадемуазель Мортан, разбился над джунглями. Три недели назад. Он говорит, что нет никакой надежды, и я с ним согласен.
— Господин президент никогда с этим не согласится!
— Уже согласился! После разговора с комиссаром я связался с Парижем, лично с мсье Мортаном. Он, конечно, был сражен этим известием, но не стал спорить против очевидности. Он велел нам возвращаться.
Перен был, мягко говоря, подавлен столь грубым вторжением реальности в его романтические грезы. Он выпростал ноги из-под одеяла и уныло поплелся в ванную.