- Скажешь, еще скажешь, - прервала я многословные излияния Отто, - а пока лучше вот что скажи... В ту пятницу... Ну, во сколько это было?
- Около семи, точнее, в восемнадцать пятьдесят. Да-да, в восемнадцать пятьдесят я позвонил, мне не открыли, я позвонил еще раз, поднялся этажом выше - там окно открыто было, не так душно - и стал ждать, а уже в девятнадцать десять я ушел, - по-военному четко отчитался Отто, как будто заранее хронометраж составил. Надо же, какой пунктуальный.
Так что же это получается, люди добрые? Какая такая женщина пулей вылетела из моей квартиры в роковую пятницу между восемнадцатью пятидесятью и девятнадцатью десятью? Зуб даю, что Инга. Которая, между прочим, утверждала, что оставила Юриса в моей постели живым и здоровым в шесть вечера. Я же вернулась домой в половине восьмого и обнаружила его мертвецки мертвым. Следовательно, следовательно... Господи, это слишком ужасно, чтобы быть правдой!
...Моя голова и без того трещала по швам от горестных размышлений, а тут еще Отто ни на минуту не замолкал, все убивался, сердечный, а из-за чего убивался, я так и не поняла. Но когда он гулко стукнул себя кулаком в грудь и в двадцатый раз завел песнь о чем-то невысказанном, в моем полусумеречном сознании забрезжила сумасшедшая догадка. Уж не в любви ли ко мне он собирается признаться? Да, но когда же он успел?
Дайте-ка соображу. Значит, так... Мы с ним в первый раз увиделись в субботу, а в пятницу он уже обивал мой порог, изнемогая от желания "все рассказать сразу". Что, разве такое бывает? А черт их разберет, этих американцев, у них же все не по-русски. И все равно странно. Как-никак мы хоть дальние, но родственники, через усопшую тетю Любу, сам же сказал.
И потом, я его ни капельки не люблю.
- Мы еще поговорим, обязательно поговорим и все обсудим, - пообещала я Отто, слегка отстраняясь, а то еще полезет с поцелуями. - А сейчас попробуй описать женщину, которая в пятницу вышла из моей квартиры.
Кажется, Отто немного задело мое пренебрежение к его пылким чувствам. Он заметно поскучнел и сообщил без всякого энтузиазма:
- Да я ее плохо рассмотрел, ведь я ее видел со спины и мельком... Ну, женщина как женщина. По-моему, молодая...
- А во что она была одета, не заметил? - Вопреки всему, я еще на что-то надеялась.
- Одета? - Отто окончательно упал духом, потому что я своими расспросами не давала ему говорить, о чем ему хотелось. - В брюки, кажется.
- А волосы... Какие у нее были волосы? - Я затаила дыхание.
- Темные. Как это.., каштановые. А что?
Глава 33
Отто ужасно мешал мне думать, потому что нес совершеннейшую чепуху. Ну, например, такое:
- ..Я не сказал все в первый день еще и потому, что хотел вам двоим одновременно это объявить. А кто этот второй, мне тогда было неизвестно, я даже думал, что это мужчина. Теперь-то я знаю, это тоже женщина. Значит, вас будет двое, все пополам. Разве не замечательно?
Ну все, это финиш. Он что, в гарем меня зовет? На пару с еще одной счастливицей? Спасибо хоть вариант, в котором фигурировал счастливец, отпал. Да, с головой у Отто совсем нехорошо. Я даже склонна была подозревать, что это у него от рождения, а Беляш своими кулачищами только усугубил старую болячку. Ну не обидно, скажите, пожалуйста, в кои веки американский родственник обнаружился, и тот дурачок. Ну и как с ним быть прикажете? Бросать такого негуманно, а нянчиться с ним мне совершенно не с руки. Тем более теперь, когда моя история обросла новыми подробностями.
Во-первых, в ней возник некий таинственный брюнет, посещавший мою квартиру наряду с Ингой и Юрисом. Вполне возможно, что это один из многочисленных Ингиных любовников. Но и его загадочный образ меркнет перед невероятными обстоятельствами, открывшимися мне только что с помощью Отто. Инга меня бессовестно обманывала, когда клятвенно заверяла, что покинула мою квартиру за полтора часа до моего возвращения. На самом деле мы разминулись на какие-то десять-пятнадцать минут!
Ну и как вам такой винегрет? Впрочем, вам-то что, вы всего лишь сторонние наблюдатели. А я готова волосы на себе рвать. А тут еще на ум зачем-то снова пришла Лиза Бричкина. И польские супостаты, сгинувшие в непролазном болоте. Помнится, я где-то читала, что трясина засасывает тем быстрее, чем сильнее увязший барахтается. А что, неплохое сравнение применительно ко мне. Еще как впечатляет. Только ляхи, те своими сильными впечатлениями в русском болоте обязаны Сусанину и собственным агрессивным амбициям, а я - лучшей подружке и своей патологической доверчивости.
Теперь об Инге. Надо отдать ей должное, она все очень хорошо рассчитала. С лифтом, правда, из-за грозы неувязка вышла, но ведь силы небесные, к счастью, пока еще не в ее власти. А в остальном - все гладко, комар носа не подточит. Ах, как талантливо и ненавязчиво она направляла меня в трясину, даже промашку с выпавшим из сумочки пистолетом в свою пользу обратила! А тут и Покемонова оплеуха, которая то ли была, то ли нет, поди проверь, кстати пришлась. Дескать, при таком-то тиране-муже и ангел в мыслях согрешит. Ну а придуманный ребенок - просто сильный заключительный аккорд. Убедившись же, что я увязла по шейку в мутной жиже и на твердую почву мне уже не выбраться, она на ходу сочинила аварию и была такова. Ловко? Не то слово!
...А бедолага Отто все выводил задушевным тоном, сложив руки на своей худосочной груди:
- ..Я же хотел, чтобы мы встретились втроем, за одним столом, и обсудили дальнейшие планы. Чтобы не было сомнений, недомолвок...
Ах ты, сердечный, какие уж тут сомнения! Все ясно как белый день. Упекут тебя на исторической родине в психушку, как пить дать упекут. Но в конце концов психушка ведь не тюрьма, хотя у них в Америке, говорят, и тюрьмы, как наши профсоюзные здравницы, а то и получше.
- Мы и встретимся, обязательно встретимся, только потом, - заверила я Отто, лихорадочно соображая, за что бы такое мне уцепиться, чтобы отчаянным рывком выдернуть себя из трясины. Ну если только уподобиться барону Мюнхгаузену, как известно, использовавшему для этих целей собственную шевелюру. В каком-то смысле мне, конечно, проще, поскольку Мюнхгаузену пришлось одновременно и собственного жеребца вытаскивать, а я особа безлошадная, но это очень слабое утешение.
- Нет, нам нужно срочно все обсудить, - упрямо стоял на своем Отто. Прилип как банный лист.
Ага, вот сейчас все брошу и буду толочь воду в ступе, пока масло не собью!
- Да-да-да, - уговаривала я его, медленно отступая, - мы обсудим, мы все обсудим... Скоро, очень скоро, а сейчас я ненадолго отлучусь по очень важному делу...
- Я с тобой, - неожиданно заявил хилый янки.
- Это рискованно, - охладила я его пыл.
- Очень? - уточнил Отто и как-то скукожился.
- Очень, - кивнула я.
- Но тебе нельзя рисковать! - воскликнул этот полоумный. Вы не поверите, но в его маленьких глазках даже слезы блеснули.
Честное слово, я растрогалась.
- Ничего не поделаешь, Отто, есть такая профессия: родину защищать, жалко схохмила я, только чтобы не разреветься за компанию с ним.
И что бы вы думали... Этот американский меланхолик принял мою идиотскую шуточку за чистую монету, сразу весь подобрался, чуть ли ни во фрунт вытянулся:
- Значит, это так серьезно? Но хотя бы пообещай, что будешь беречь себя.
- Обещаю! - торжественно поклялась я.
- А когда ты вернешься, мы все обсудим, да?
- Обсудим, обсудим, - я просто лучилась оптимизмом, - в другой раз. И добавила тихо-тихо, исключительно для себя:
- Точнее, в другой жизни.
***
План дальнейших действий созрел у меня, как только я избавилась от повредившегося рассудком кузена Отто. И план этот был совершенно сумасшедший, прямо под копирку переснятый из боевика. А вы, верно, уже подумали, что я с помощью своей говорильни собираюсь вас сорок лет водить по пустыне, как Моисей евреев, пока вы все не забудете и согласитесь на самый примитивный хеппи-энд? Только за то, что он "энд". Ну, признайтесь, была такая мысль? А вот и зря вы так поспешили, потому что у меня все по-честному, без обмана. И уже скоро, даже очень скоро вы в этом убедитесь.