Мы даже чуть ли не подружились.
— А он говорил, почему предпочитает ездить с вами?
— Говорил, почему же нет. Жена у него патологически ревнива, во всех его делах подозревает измену, установила слежку за его машиной, устраивает ему скандалы с истерикой, всему миру сразу же известно, где он был, а конкуренты только этого и ждут. Кроме того, сделки обычно обмывают, а он после выпивки за руль не садится. По моему мнению, правда тут где-то посередине.
— А чего ради ему в голову пришли наркотики?
— Это, пожалуй, наиболее скользкое занятие, так что Пустынко сразу открестился. К тому же он, похоже, меня подозревал в связях с наркомафией. Ни фига подобного. Возить-то я мог все: оружие, наркотики, фальшивые доллары, но знать об этом ничего не знал, в карман пассажирам я не заглядывал. Да и в чемоданы тоже. Так откуда я мог знать, что мужик катит, скажем, в Свиноуйсце, а сам к груди мешочек с героином прижимает?
— Постарайтесь вспомнить, что ещё происходило под Заленжей. Чего мог ждать пассажир?
— Понятия не имею. Ничего необычного там не происходило.
— Тогда постарайтесь вспомнить все.
Лукаш Дарко нахмурил брови, задумался на некоторое время.
— Я бы охотно сделал ему гадость, гниде паршивой, но...
— Но?..
— Как вам сказать... Еще наврежу невинному парнишке...
— Даю вам слово, что с невинным ничего плохого не случится.
Было в майоре Бежане что-то такое, что заставляло самых закоренелых преступников верить ему. Вот и Лукаш поверил.
— Мотоцикл там перед нами несся. От самой Варшавы, я его на шоссе догнал. Обычный мотоцикл, я бы его обогнал, хотя он прилично шел...
— Какой мотоцикл?
— «Хонда-250», кажется. Я бы и обогнал, но Пустынко вдруг велел притормозить. Сказал, что мы слишком быстро едем, а он ещё не успел обдумать сделку. Я поехал медленней, так он велел прибавить; в общем, держались мы за мотоциклом тем до самого поворота на Заленжу.
Мотоцикл там пропал из виду, а мы остановились в Заленже.
— А что потом?
— Потом я смотрел перед собой, так же как и Пустынко, больше все равно нечем было заняться. По дороге к лесу шли бабы с корзинами.
Дети мотались туда-сюда. Проехали два трактора, грузовик. Пара велосипедистов. Пронеслись какие-то мотоциклы, один гоночный, а второй — какой-то столетний, старье старьем, а летел так, что я даже удивился. Легковушки, штуки три, «фиаты». А, ещё телега. Ну и мотоцикл снова, выскочил в нашу сторону, и что-то мне показалось, будто это тот самый, с шоссе. Как раз тогда Пустынко и велел ехать дальше. Не знаю, есть ли в том какой-то смысл, но говорю то, что видел.
— А номер у мотоцикла был варшавский?
— Варшавский, но я не запомнил. К чему мне?
— И больше ничего не произошло?
Лукаш снова немного поразмышлял.
— Парнишка какой-то из кустов на шоссе выскочил. Чуть под этот мотоцикл не попал.
Сопляк, лет двенадцати.
— И что?
— Ничего. Остановился и постоял немного.
Тут как раз и мы тронулись.
— Вы бы узнали его?
— Да никогда в жизни. Парнишка как парнишка. В руках у него что-то длинное, было.
Вроде удочки.
Бежан закончил допрос.
К тому моменту появились сержант Забуй и поручик Гурский. Выглядели они взволнованными, хотя и старались держаться невозмутимо.
Предупредив Лукаша, что наверняка понадобится ещё поговорить, Бежан отпустил его на все четыре стороны.
Сержант Забуй с торжеством положил на стол диктофон. Гурский высыпал целую пачку поляроидных снимков. Заговорили они одновременно, словно стометровку стартовали:
— Сердечная подруга Михалины Колек...
— Этот Ченгала врал как нанятый...
— Минутку, — перебил их Бежан. — Не все сразу. Спокойней, по порядку. Вначале сержант, так как ему пора возвращаться на свой пост.
Сержант Забуй попытался изложить незаписанное начало визита гостьи, прочесть свои записи, включить диктофон и сделать выводы — все одним махом. Бежан привел весь этот сумбур в порядок, заставив подчиненных внимательно прослушать пленку, которую, к полному их изумлению, ни разу не заело. Наградой им стал официально разрешенный кофе и тайком извлеченное из шкафа пиво.
— Анастасия Рыкса для нас — золотой прииск, — сказал майор, когда запись кончилась. — Все это нужно сразу же продублировать. Повторяются Бешеный, Пустынко, Ченгала, Кая Пушт...
— Вот именно! — вырвалось у Роберта.
— Спокойно. Кая Пешт, а не Пушт, тут я склонен верить скорее Изе Брант. Все фамилии нужно исправить, а вот письма, адресованные пани Колек, начинают приобретать все больше смысла. Пани Анастасию мы ещё расспросим.
— Ей только того и надо, пан инспектор, очень она разозлилась за Михалину.