Повезло. У меня получилось. Пластина вдруг засветилась красным светом, затем передо мной открылся внутренний шлюз, довольно большой, но заходить внутрь я не стал, потому что без девушки мне там делать было нечего. Я завел в проход платформу, чтобы проем снова не закрылся, и отправился искать Мию. Плохо мне было, мозги совсем не работали, тело как чужое, мне бы полежать, отдохнуть, да нельзя, жизнь продолжается, значит, надо что-то делать.
И девушка, конечно же, не права. Я же сказал ей никуда не отходить от звездолета. Нет, не послушалась, рванулась меня спасать, или просто посмотреть из любопытства, как меня будут убивать, и вот результат, сама перепугалась и куда-то убежала, сама не своя от страха. Где ее искать теперь? Наверняка же убежала в туннель и там теперь прячется, а мне ее ищи. Раз, два, три, четыре пять, я иду искать. Бедный я. Несчастный. Невезучий. За что мне такое?
Почему-то даже то, что я открыл звездолёт, меня уже не радовало. Как-то вот не сомневался, что без Мии мне его не поднять на поверхность этой чертовой планеты, и уж тем более не вывести в открытый космос, я не говорю о том, что дальше тоже надо знать куда лететь. У меня в башке космических карт нет, а вот у моей девушки есть. Все мои знания, которые мне пытались ввести через нейросеть, которую потом так некстати мой мозг растворил в себе, касались только космических кораблей ампов. Причем, хоть нейросеть и исчезла, а знания каким-то непонятным мне образом сохранились. Знать-то я знаю, но толку-то? Здесь корабля ампов нет.
Еще меня немного беспокоил ирр. То, что он сейчас недвижим, совсем не факт, что так будет и дальше. Вот он возьмет и очнется, и что дальше? Есть у меня ощущение, что он сделает что-то такое, что мне не понравится, например, отрубит мою голову, а она мне дорога, я ею ем. Хотя… С такой пробоиной в борту, как него, и авианосцы не ходят, сразу на дно идут.
Я вышел к тому месту, где порезал последнего робота-терминатора, и на этот раз решил все осмотреть более внимательно, может следы найдутся моей ненаглядной. Вот кровь ирра, какая все-таки она гадкая, превратилась в зеленую твердую пленку, на которой легко поскользнуться. Кстати, а почему я решил, что ирр жив? Я тут хожу, беспокоюсь за него, а этот гаденыш уже давно на том свете отчитывается перед богом за свои злодеяния. Следов не нашел. На этой зеленой крови ничего не остается, твердая, зараза, как пластик.
Я дошел до туннеля, посмотрел в него, видно было далеко, почти до далекого поворота, и понял, что девушка здесь не пробегала. Нет ее обратных следов, пыли в туннеле хоть немного, но она имелась, и по ней было видно, что по туннелю прошли только в одну сторону два человека, я и Мия, а вот обратно ни одного следа. Жаль, усложняется задача.
И где же моя любимая? Где тот тополь, у которого надо спрашивать? Неужели все-таки я не успел и ее ранило? Внутри у меня поплохело. Вот уж кого-кого, а ее я не готов лишиться. Я, конечно, понимаю, что жизнь — это цепь утрат, сначала теряешь детство, потом девственность. А дальше потери только нарастают все больше и больше, теряешь молодость, здоровье, мозги, и последней теряешь саму жизнь. Похоже, я все-таки люблю ее, а это плохо, получается, теперь мне без нее никак. Я снова обежал вкруговую всю площадку, но не нашел ни следов, ни ее, ни даже красной крови. Набегавшись вдосталь, я сел на отрезанный мною оставшийся кусок платформы робота-терминатора и стал думать о том, куда она могла деться. В конце концов, тут не мегаполис, чтобы потеряться с концами, тут всего лишь подземный зал с тремя выходами-туннелями, но по ним она не ушла. Значит, что? Правильно, здесь она где-то. Получается, ищу где-то не там.
Впрочем, долго раздумывать над ее пропажей мне не пришлось, потому что как только я успокоился, так сразу услышал слабый женский плач. Он звучал где-то совсем рядом. Я вздохнул, встал и пошел на звук, не сразу, но минут через пять нашел место, где плач звучал громче всех, и начал осматриваться. Здесь стояло четыре пластиковых трехметровой высоты контейнера, образуя наверху довольно широкую площадку. На эти контейнера можно было взобраться, если сначала залезть на полутораметровый металлический ящик, который стоял с ними рядом. Сделав очевидный логический вывод, я вскарабкался на ящик и тут же обнаружил мою пропавшую, плачущую, любимую. Она лежала на контейнерах п рыдала, уткнувшись носом в пластик.
— Ты чего тут обливаешься слезами? — поинтересовался вежливо я. — Тебе что, делать нечего? Так пойдем со мной, я тебе работу найду. Я звездолет открыл и всех победил, так что идем, работать надо.
— Макс!!! — она бросилась мне на шею, в итоге мы, понятное дело, свалились с ящика, и естественно на мою многострадальную спину. Как бы я ни пытался смягчить падение, все равно оно оказалось довольно болезненным. Да и воздух из меня весь выбило. А Мие на это было плевать, она меня целовала, обнимала, прижимала к своей пышной груди и одновременно обливала своими слезами. Кто их, женщин, поймет, когда они плачут? Они же могут плакать по любому поводу, им это как нам, мужикам, высморкаться. Горе — плачут! Радость — опять плачут! Их не поймешь. Слезы у них самое страшное оружие против мужчин. Это почти как ядерная бомба. Один всхлип, и мужик сдается.