— Ну, с этим все просто, — ответил я. — Девушку мне поручили охранять и защищать нерки. Откуда она взялась такая красивая, мне неизвестно, как и то, что она искин.
— Ну, это ты, предположим, врешь, — док глянул на то, что ему показывала панель. — Ты знаешь, что она искин и откуда взялась, но это пока неважно, с этим потом разберемся. Хочешь еще что-то спросить?
— А почему мы в этих стеклянных банках, а не в медкапсуле? — поинтересовался я. — Там же удобнее.
— Ты ошибаешься, дикарь, — улыбнулся док, подходя к моему цилиндру и вытаскивая снизу матовую пластинку с непонятными для меня символами. — Мед капсула не позволяет делать хирургические операции, в отличие от этого цилиндра, а мне очень интересно заменить твои ноги на другие, да и другие конечности тоже неплохо бы поменять.
— Ничего не получится, — покачал я головой. — Геном не даст, сделанные по разным программам органы не приживутся, они не могут существовать вместе, давно проверено, так что делать это не стоит.
— В чем-то ты прав, дикарь, — покивал док, нажимая на символы на матовой пластинке. В цилиндр стала поступать снизу непонятная голубоватая жидкость, и это мне очень не понравилось. Кому суждено быть повешенным, тот не утонет, а кому суждено быть утопленным, тот что? Судьбы-то я своей не знаю. — Но это все давно нашими учеными исследовано и найден простой выход — сделать общую программу для тела и внедрить ее, вот здесь этот цилиндр и незаменим, потому что он делает это легко. Спи спокойно, придурок, проснешься ты уже другим.
И голубая вода хлынула мне в рот, я даже сопротивляться не стал. А смысл? Все равно же она там окажется. Я умирал как подводники, у них же такая же история, пробоина, вода поднимается все выше и выше, и шанса на выживание нет. И каждый из них что-то думает в этот момент, с чем-то или кем-то прощается. Эх, не так я хотел умереть, но и так неплохо. Напоследок я взглянул на медика, тот стоял и задумчиво меня разглядывал, наверное, придумывал, что мне и как прирастить. А рядом умирала Мия, и также тихо, спокойно, как я. Мы с ней смотрели друг на друга и улыбались, в конце концов мы любим друг друга, значит, имеем право умереть в один день и час. И, возможно, это правильно так умереть. Накосорезил я в этой жизни достаточно, наверное, и хватит. Всему есть начало и всему есть конец. Пройдет и это, так говорил Соломон, пусть с жизнью, главное, что все-таки пройдет…
С этой глупой последней мыслью я и потерял сознание.
А очнулся… Не знаю, что док в эту голубую воду подмешал, возможно, снотворное, поэтому и выжил, хлебнув этой водички. Конечно, мне давно известно, что существуют такие жидкости, которыми человек может дышать, они используются в аппаратах для глубоководного погружения. Гадость, говорят, еще та, в нее закачивают кислород, и вроде никаких отрицательных процессов не наблюдается. Правда, неприятно, но что тут поделаешь?
В общем, я не умер. У меня было ощущение, что я проснулся после глубокого похмелья, во рту противно, руки, ноги дрожат, а в голове словно поселились с десяток кузнецов и теперь долбят по стенкам черепа. Блин, как же мне хреново-то было. Веки тяжелые, будто под них кто-то песка сыпанул без меры, так что они открываться не хотят. Ну, может, это и правильно, что я в этом мире не видел, что в нем интересного? Вот тут я вспомнил о Мие и, сделав титаническое усилие, открыл глаза.
Сначала не понял ничего. Головой я уткнулся в непонятную прозрачную поверхность, сквозь которую почему-то ничего не видно. Минуты через две я вспомнил о стеклянном цилиндре, в который меня поместили, а потом уже догадался, что этот стакан лежит на боку, а не стоит, и я пытаюсь рассмотреть во всех подробностях пол. Я кое-как перевернулся и увидел…
Впрочем, ничего я не увидел, в лаборатории оказалось полно синеватого дыма, который появляется от сгоревшей проводки. Не знаю, что горело, но запах был точно таким же, как от сгоревшего трансформатора. Еще я понял, что мой цилиндр слетел с пьедестала и из него можно выползти через то место, где крепилось днище. Я попытался, и у меня получилось. Кое-как встав на ноги, я вспомнил слова меда, и начал себя ощупывать, пытаясь найти другие ноги и руки. Но вроде все свое, руки, ноги и даже он родимый на месте, и вроде даже как не очень пострадал, вполне готов к труду и обороне. Непонятно. Ладно, потом разберемся. Сейчас это не самое важное.
Я с трудом выпрямился и заковылял дальше. Тело хоть мне и подчинялось, но с трудом, и вообще ощущение было такое, что руки и ноги у меня, да и все тело, болят от какой-то тяжелой физической нагрузки. У меня такое было, когда мы вдвоем с приятелем разгрузили вагон с сахаром, потом ни он, ни я дня три не могли ходить нормально, охали и ахали при каждом наклоне.