Я шла по дорожке вдоль обрыва, которая вела к маленькому домику Розы и Джексона у реки. Я двигалась осторожно, мокрый снег, лежащий на земле, делал дорогу опасной. Были места, где тропинка проходила прямо над обрывом, который уходил в реку. Я всегда боялась этих мест.
Крошечный домик Розы в своем роде был частью истории Дома Эмбер. Его передним комнатам было около двухсот лет. Его обтесанные бревна посерели от времени, заделанный более современный раствор говорил о заботе, с которой дом был построен много лет назад.
Я постучала в деревянные планки двери, и услышала крик Джексона:
— Входи.
Поздравления с Рождеством замерли на моих губах. В доме было тихо и темно — единственным напоминанием о празднике было маленькое, наспех украшенное деревцо на столе. Джексон вышел из кухни, неся поднос с тарелкой супа и бутылочкой с прописанными лекарствами. Не останавливаясь, он направился в заднюю часть дома.
— Дай мне пять минут, — сказал он.
Я присела у стола и ждала, понимая, что не должна сейчас вмешиваться. Я уже собиралась уходить, когда появился Джексон.
— Что ты здесь делаешь? — спросил он.
Что я здесь делаю?
— Я застала тебя в неподходящий момент, — я извинилась и встала, чтобы уйти.
— Нет, — ответил он, тряхнув головой, и вытаскивая стул, чтобы присесть. — Прости. Это получилось слишком… неприветливо. Просто бабушке сегодня хуже, чем обычно. Я дал ей немного болеутоляющего. Она заснет на пару часов.
— Хуже, чем обычно? — Я снова села. — Что случилось?
— Бабушка вам ничего не говорила?
— Мне она ничего не говорила. Я не в курсе, сказала ли она моим родителям. Они никогда и ничего мне не рассказывают.
Он улыбнулся.
— Это потому, что они знают, что ты не умеешь хранить секреты.
— Я умею хранить секреты, — возмущенно сказала я.
Он покачал головой, продолжая улыбаться.
— Никогда не умела и никогда не будешь. Этого просто нет в твоих установках. Рано или поздно, ты все равно расскажешь правду.
— Это поэтому ты перестал мне обо всем рассказывать?
— Бабушка всегда много курила, — сказал он. — Хотя она и знала, что это глупо. У нее рак.
— Боже мой, мне так жаль, — сказала я, не зная, что я могу еще предложить.
На меня нахлынуло воспоминание из другого времени. Там у Розы не было рака. И она не была домоправительницей у бабушки. Она… я постаралась вспомнить. Она была медсестрой… в Джоне Хопкинсе.
Почему? Я задумалась. Я была в недоумении. Почему то, что я спасла Мэгги, могло изменить положение вещей для Розы? И изменило их в худшую сторону?
— Не говори ничего своим. Не думаю, чтобы бабушка хочет, чтобы они знали. — Он встал. — Я провожу тебя домой, — сказал Джексон. Просьба уйти, но это было хотя бы приятное приглашение.
Джексон шел впереди, изредка поворачиваясь, чтобы убедиться, что я обхожу проблемные места. Мне приходилось подстраиваться под его длинные шаги. Подарок у меня в кармане становился все тяжелее с каждым шагом. А что если Джексон неправильно поймет? Это, правда, слишком дорогой подарок для простых друзей. Я не знала, о чем я только думала. Я должна была послушаться маму.
Я как-бы случайно завела разговор о Хелен, чтобы показать ему, что для меня это не имеет никакого значения.
— Как давно вы с Хелен… — я замолчала. Глупо. Начала снова. — …являетесь участниками движения?
Он повернулся и протянул руку, чтобы помочь мне подняться на большой камень, затем сделал так, что я стала вровень с ним. Он наблюдал за мной. И казался удивленным.
— Я хожу на встречи с тех пор как мне исполнилось четырнадцать. Хелен появилась всего несколько месяцев назад.
— Ох, — сказала я. Выпустила его руку. Продолжила настаивать на своем. — Она кажется очень милой.
— Так и есть, — сказал он. — И еще она очень смелая. Она организовывает движение противодействия правительственной политике азиатской депортации.
— Ого, — вырвалось у меня, я задумалась почему, но все еще ничего не понимала.
Мы вышли из леса на полянку западнее Дома Эмбер. Когда мы приблизились к огороженному кладбищу, где лежали целые поколения представителей моей семьи, Джексон свернул в сторону, чтобы открыть железные ворота.
— Давай присядем на минутку, и ты расскажешь мне, зачем ты приходила.
Я притворилась, что занята стряхиванием снега со скамейки, стоящей за оградой. Затем разложила свои перчатки, чтобы не сидеть на холодных камнях. Я засунула свои руки в рукава пальто, как в муфту. Затем, я, наконец, посмотрела на него. Он ждал, не сводя с меня взгляда.
— Почему ты всегда так делаешь? — спросила я. — Почему ты все время на меня смотришь?
— Я хочу знать, о чем ты думаешь.
— И на лице все написано? Ясно как день?
— Вполне, — ответил он, пряча улыбку.
— Господи, — расстроенно сказала я словно пятилетка. Совершенно ничего не могу утаить.
— Не «не можешь», Сара. Ты просто этого не делаешь. Я думаю, это очень смело. Хотел бы я быть таким.
— Правда? — спросила я, слегка порозовев. От удовольствия.
— Да, — ответил он. — Итак, скажите мне, Мисс Прямота, по какому поводу вы нанесли рождественский визит?
Я засмеялась. Он поймал меня в ловушку. Я покачала головой.
— Ну, вообще-то было два повода. — Во-первых, я хотела извиниться за то, что вчера так сбежала…
Он остановил меня, прежде чем я успела продолжить.
— Я понял, Сара. Я все понимаю. Ты не считаешь, что это правильно, играть в Бога. Забудь об этом.
— Точно?
— Точно.
Я сомневалась, сможет ли кто-нибудь из нас забыть об этом, но по крайней мере, мы могли отложить это в сторону.
— Во вторых, я хотела отдать тебе твой рождественский подарок, вот только…
Он поднял брови.
— Это почти безумный подарок, но я увидела его и… — я вытащила коробку из своего кармана и протянула ему. — Я не знаю, почему, но на нем твое имя.
Он развязал ленточку, развернул бумагу и открыл коробку.
Я поспешила объяснить.
— Сэмми приготовил для тебя ту по-настоящему классную штуку…
— Стетоскоп.
— Точно, — сказала я, — и я подумала, что это может быть еще чем-то, что может понадобиться врачу…
— По-настоящему старые карманные часы, чтобы ходить с ними.
— Именно, — сказала я. — Ну ты понимаешь, чтобы следить за встречами и все такое.
Он улыбнулся.
— Они отличные, Сара, — сказал он, легко, радостно. — Мне нравятся. Спасибо тебе.
Вот. Ему они понравились. И с чего я вдруг решила, что это станет такой уж большой проблемой? Он покрутил маленькое колесико и, сняв капюшон толстовки, поднес их к уху, чтобы послушать.
Я увидела ряд швов, которые мой папа наложил ему.
— Боже мой, — выдохнула я. — Я вспомнила, что я хотела тебе сказать.
— Что?
Мой сон. Светловолосый молодой человек. Вертящаяся монетка.
— Слово, которое ты написал на камине, когда ударился головой…
— Я что-то писал?
Я кивнула.
— Янус.
— Римский бог?
— Точно, — сказала я. — И я нашла это, вещь, связанную с Янусом.
Я не была готова к проблеску надежды, мелькнувшему в его глазах.
— Что это? — спросил он.
— Это монета. Очень старая монета. Не из Дома Эмбер. Вроде как древняя. На ней два лица, одно молодое, другое старое, хотя я видела только молодое…
— Где ты его видела?
— Ну, я видела это во сне. Сон о тенях прошлой ночью. Согласно ему, она принадлежала моему предку, по имени Капитан Фостер, а до него — отцу его жены. Они оба считали ее счастливой. Но я также видела ее в реальной жизни. Вчера. У Хэтэуэев.
Он встал, на его лице читалось возбуждение, напряжение. Он пошел в сторону от меня, глубже в кладбище. Он схватился за голову. Затем вернулся, прижимая край своего рукава к носу.
— Мы должны ее заполучить, — сказал он.